Арнольд Веймер - Мечты и свершения Страница 46

Быстро набив мешок, я лег возле окна и стал смотреть вниз. Прошло немного времени, и появился заместитель начальника тюрьмы, он направился к заднему двору. Стражник сразу покинул наружные ворота, чтобы отпереть задние, и, когда он их отпер, а затем запер, у меня мелькнула мысль, что если я теперь тронусь, то он первым делом побежит к наружным воротам, а с заднего двора его начнет звать заместитель начальника. Таким образом я выиграю какое-то время. Мои расчеты оказались правильными.

Как только я выскочил из дверей и добежал до наружной стены, послышался крик надзирателя из сарая: «Стой, стой!» Через секунду я был за тюремной стеной и сразу побежал с горы к улице Катусепапи. Стена была довольно высокая, и, спрыгнув, я вывихнул ногу. Бежать было очень больно. Все же я успешно достиг поворота. Но здесь произошло непредвиденное.

На углу работала группа мужчин, которые мостили улицу. Когда я пробегал мимо, один из них, довольно испитого вида человек, пытался преградить мне дорогу. Я сказал ему, что не сделал никому ничего плохого, что я коммунист, а не уголовник. Но он либо не понял, либо не хотел ничего слышать и побежал за мной. Скоро он догнал меня и стукнул лопатой как раз по больной ноге. От боли я упал. Тут подоспели стражники…

Дальше все шло по стандарту. Кое-как я доковылял до тюрьмы. «Черные» жестоко избили меня и бросили в карцер. Побег и полчаса свежего воздуха обошлись мне в тридцать дней «зеленой лужайки» и лишения прав на свидания и передачи. Через несколько дней меня перевели в Центральную тюрьму, где водворили в пятое отделение. Так закончилась моя первая и последняя попытка бежать из тюрьмы…

Одной из главных забот политзаключенных было поддержание постоянной связи между собой. Без этого были немыслимы никакая организация, никакие совместные действия. Мы не могли бы жить, если бы не получали никакой информации, хотя бы самой скупой. Именно эти обстоятельства вызвали к жизни газету политзаключенных. Назвали мы ее «Вангимая Хяэль» («Голос тюрьмы»), она должна была собирать сведения, получаемые заключенными из разных источников, и делать их достоянием всех.

Организовать связь между заключенными было крайне трудно.

Так, сидевшие в пятом отделении выпускались из камеры на прогулку раз в день на 10–15 минут, причем под тщательным надзором и в строгом порядке: запрещалось выходить из строя, забегать вперед или отставать.

Три раза в день заключенных выпускали в уборную, которая состояла чаще всего из двух помещений: в переднем находились умывальники и две-три бочки для пищевых отбросов и мусора, в заднем — клозет, здесь стояла и круглая железная печка. Топили ее редко. Ее-то мы и использовали для передачи писем друг другу. Когда один «тонкс» — так мы называли письма — «подрывался на мине», то есть попадал в руки «черных», мы находили другие каналы связи. И так шло из года в год. Как правило, мы довольно быстро устанавливали, какие места раскрыты «черными», и переставали ими пользоваться.

Чего только мы не изобретали! Довольно долго тайником служила крышка, или, как мы ее перекрестили, «шапка», высокой железной печки. Правда, снимать ее было трудно, для этого требовались усилия группы мужчин. Под «шапку» прятали тайное письмо или газету, полученную с воли по нелегальному каналу. Этот путь долго выручал нас, им мы пользовались лишь для более крупных пакетов, следовательно, довольно редко. Надзирателям было хлопотно слишком часто поднимать крышку, но в конце концов и этот тайник был раскрыт. Длительное время он бездействовал, но потом, убедив «черных», что мы больше крышкой не пользуемся, мы возобновили этот канал.

У нас была разработана своеобразная система, при помощи которой нам удавалось поднимать крышку незаметно для надзирателя. В камере обычно сидело около 20 человек. Мы договаривались, в каком порядке выходить в уборную. Первая группа быстро покидала камеру. В уборной они какое-то время оставались одни, так как надзиратель ждал, пока из камеры выйдет последний заключенный. Тут мы времени не теряли! Покинувшие камеру первыми молниеносно снимали «шапку» — и дело было сделано.

Другой тайник находился в менее привлекательном месте. В мужской уборной был желоб для стока, связанный с канализационной трубой. Сверху трубу прикрывала частая литая решетка. Вот под этой решеткой политзаключенные и устроили свой тайник. При помощи несложного механизма в трубу через решетку проталкивали «тонкс». Чтобы письмо не промокло, мы соответствующим образом его обертывали.

Этот тайник действовал тоже долго, но однажды надзиратели неожиданно нагрянули и заметили около желоба скопление заключенных: одни закладывали «почту», другие загораживали их…

Дорого мы заплатили за эту оплошность. Надзиратели, сделав вид, что ничего не заметили, вынимали записки, переписывали их и клали обратно. Таким образом, у «черных» скопилось много тайных писем, которые они предъявили соответствующим камерам как улики. Авторов легко узнали по почерку. В итоге — семь дней карцера и сверх того лишение всех прав на несколько месяцев.

После этого случая политзаключенные стали писать письма, пользуясь азбукой Морзе, что лишило надзирателей возможности установить автора письма по почерку. Правда, это не спасало от наказания всю камеру, если надзиратели точно знали, что письмо «вышло» из ее стен. В случае, если невозможно было отпереться от письма, для предотвращения репрессий против всей камеры кто-нибудь из политических, чаще всего тот, кто долго избегал наказания, «признавался», что письмо написано им, избавляя от кары камеру в целом, а также того, кто не вылезал из карцера или по году не имел права на переписку и т. п.

Таким путем поддерживалась связь между камерами внутри отделения. Связь между отделениями осуществлялась обычно через баню, а также во время выхода и возвращения с прогулки — записки прятались на лестнице под перилами в заранее условленном месте. Поскольку надзиратели каждый раз проверять перила не могли, кое-что и проскальзывало.

В баню, находившуюся в нескольких десятках метров от Центральной тюрьмы, заключенных водили два раза в месяц. Хотя всех обыскивали и до бани и после, нам все же удавалось обмануть надзирателей. В бане, которая представляла собой довольно просторную деревянную постройку, можно было без труда найти множество мест для тайников. Это был более или менее надежный канал, хотя и с большими интервалами, но в тюрьме проблема времени вообще воспринималась несколько иначе, чем на воле. Заключенным, например, давали читать газеты месячной давности, и мы набрасывались на них, точно они были свежие. Никого не смущало, что информация порядком устарела.