Андрей Сахаров - Степан Разин Страница 47

Рейнсдорпа радовало, что Хлопуша охотно согласился выполнить поручение — взял указы, точнее, увещевательные послания оренбургского начальства — и направился к лагерю восставших. Письма, чтобы их не перепутать, разложил но разным карманам. Вышел из города ночью, направляясь в Берду. По дороге встретил знакомого кузнеца Сидора, спросил у него:

— Не знаешь ли, где стоит Пугачев?

— Он стоит на старице[12] реки Сакмары, на самом берегу. А чтобы тебе приметно было, то увидишь повешенных трех человек.

Хлопуша, только что освободившийся от тюремных кандалов, направился вверх по Сакмаре. Вскоре он действительно увидел виселицу — накануне на ней повесили трех пойманных лазутчиков, посланных из Оренбурга в пугачевский лагерь. Пришел в него утром 5 октября и вскоре увидел Шигаева, с которым однажды сидел вместе в оренбургском остроге, и Пугачева. Понял, кто перед ним, подошел. Пугачев внимательно смотрел на него:

— Ты что за человек и откуда?

— Это, Ваше величество, — Шигаев тронул его за локоть, — самый бедный человек.

«Государь» взял из рук Хлопуши четыре пакета, приказал положить на стол в своей кибитке, а Хлопушу — накормить. Ему было недосуг с ним разговаривать — отправлялся в степь с молодыми казаками на скачки, джигитовку, в чем был большим мастером. По возвращении оттуда к нему снова привели Хлопушу. Последовал тот же вопрос:

— Кто ты и откуда?

— Я оренбургский ссыльный, прислан к тебе от оренбургского губернатора с тем, чтобы в толпе Вашей людям отдать указ, коим поведено, чтоб от тебя народ отстал и пришел к ее величеству с повинностью; да и тебя бы изловили. Мне приказано также, чтоб у тебя сжечь порох и заклепать пушки. Но я этого делать не хочу, а желаю послужить Вам верою и правдой.

— Разве лучше тебя, — пошутил Пугачев, — некого было губернатору послать?

— Я, Ваше величество, этого не знаю.

— Знать, у губернатора только и дела, что людей бить кнутом да ноздри рвать.

Пугачев вызвал Почиталина с пакетами, развернул их, покрутил перед глазами, делая вид, что читает их, потом разорвал и бросил в огонь. Повернулся к прибывшему:

— Что же ты, Хлопуша, в Оренбург хочешь ехать обратно или у меня служить?

— Зачем мне, батюшка, в Оренбург ехать, я желаю Вашему величеству служить.

— Полно, ты подослан к нам, — подал голос Овчинников, — и, подметя все, уйдешь отсюда. Лучше скажи правду, а то повесим.

— Я всю правду сказал.

— Есть ли у тебя деньги?

— Четыре алтына только.

Пугачев дал ему семь рублей, велел купить платье.

— Как издержишь, приходи опять ко мне. Также скажи, когда не будет у тебя хлеба.

Хлопуша ушел. Овчинников никак не мог успокоиться, поверить тому, что он сказал. Советовал «государю» не верить (недавно ведь схватили трех губернаторских шпионов):

— Воля твоя, прикажи его повесить! Он — плут, уйдет и все, что здесь увидит, там перескажет, а притом и людей наших станет подговаривать.

— Пусть его бежит и скажет, в этом худого нет. Без одного человека армия пуста не будет.

Пугачев в отличие от происшествия с тремя лазутчиками, которых приказал немедля повесить, в случае с Хлопушей поступил иначе и не ошибся. Видно, почувствовал в нем человека, много пострадавшего и неспособного на предательство. Правда, он велел следить за ним, но скоро отменил распоряжение, убедившись, что оно ни к чему. Хлопуша действительно не за страх, а за совесть начал служить делу движения. Как и Овчинников, не доверявший ему поначалу, Чика-Зарубин и многие другие, он стал вместе с ними одним из ближайших сподвижников Пугачева.

В тот же день, когда в лагере появился Хлопуша, Пугачев направил свое войско к Оренбургу. За несколько дней до этого он послал туда два указа — один Рейнсдорпу, другой подполковнику Могутову — с приказом служить ему, «государю», обещанием наград, если их исполнят, и наказания в случае противном. В ответ оренбургские власти переслали в стан восставших свой указ с обличением самозванца и увещеванием к казакам, которые «отважились на такое злое и богомерзкое дело, о коем всяк, разум имеющий, без внутреннего содрогания пребыть не может, что вы, пристав к нему, как ослепленные, погружаете себя у бога и у целого света во глубину погибели». Их призывали отстать от восстания, «реченного самозванца постараться поймать и представить, через что можете удостоить себя в том вашем злодеянии здешняго у ея императорского величества предстательства, которое, конечно, учинить не оставлено будет. А ежели сердце ваше так ожесточилось, что сие увещевание не проникнет, то остается непременно погибать вам как в сем веке, так и в будущем».

Но восставшие не слушали подобных увещаний. Их сердца действительно ожесточились давно и сильно; они не верили тем, кто не раз их обманывал, обкрадывал, посылал на виселицы, под кнуты и розги, отдавал в руки палачей.

К вечеру 5 октября, растянувшись в одну шеренгу, чтобы показать свою силу, устрашить защитников города, Пугачев подвел войско к стенам Оренбурга. Началась его осада, долгая и упорная, наполненная многими событиями и делами, и важными, и мелкими, повседневными, всем тем, что составляет будни и героику народного восстания, тем более такого мощного и грозного, как Крестьянская война.

Осада Оренбурга

Почти полгода восставшие осаждали центр обширного края, который олицетворял здесь режим крепостнического гнета, произвола чиновников, военных командиров. Город подготовился к обороне. Его укрепления власти обновили, привели в порядок в суматошные дни конца сентября и начала октября. Крепость имела овальную форму, была окружена крепостным валом высотой более 3,5 метра (в низких местдх — выше, в высоких — пониже) и рвом такой же глубины, шириной более 10 метров. На валу имелось 10 бастионов и два полубастиона для пушек. По валу окружность города составляла более 5 верст, ширина — более километра (в самом просторном месте), длина — более 1,3 километра. Четверо ворот вели из города в разные стороны — Яицкие, Самарские (Чернореченские), Сакмарские, Орские.

Накануне прихода Пугачева в город 4 октября вошел отряд премьер-майора Наумова, посланный Симоновым на помощь Рейнсдорпу. Он состоял из 666 казаков и солдат, имел 3 пушки. Его прибытие сильно укрепило местный гарнизон. Рейнсдорп обрадовался: «Оренбургская крепость, в случае атаки, в состояние пришла».

Овладеть таким городом и трудно и почетно. Пугачев, приступая к решению важной, в данных обстоятельствах неотложной, задачи, понимал это. Он, конечно, желал овладеть городом, чтобы удовлетворить просьбы и требования всех, кто пошел за ним в начале восстания. Но не только поэтому. Здесь, в Оренбурге, в случае его захвата, можно было взять много пушек, другого вооружения, всяких припасов, пополнить войско живой силой. Затем, обеспечив тыл, Пугачев хотел идти в центр страны, к Москве и Петербургу. Еще на хуторе у Кожевниковых он говорил казакам, что, «взяв Оренбург, пойдет на Москву». Теперь его войско стояло под его стенами, и здесь он тоже не раз говорил о своих дальнейших планах: «пойдет со своими силами прямо к Москве»; «надо ж прежде взять Оренбург, а там будет другое дело. Пойду на Казань, оттуда на Москву, приму там царство»; «дай сроку, будет время, и к ним в Петербург заберемся».