Александра Потанина - Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь Страница 47

Когда улетел журавль, чирок сейчас же начал ухаживать за журавлихой и очень ей понравился. Зажили они знатно, и чирок даже поселился у журавлихи. Прошло три года. Как-то ночью прилетел журавль и сейчас же к своей жене; чирок едва успел спрятаться под гнездо. Журавль и говорит своей жене: «Прекрасные места нашел я на севере – обширные, привольные, прохладные, изобильные кормом. Там можно много расплодить птенцов. Но я не дурак. Завтра на общем собрании птиц я заявлю, что на севере хуже, чем где-либо, а потом мы с тобой полетим на север и там заживем на славу; никто не помешает». «Чирк! чирк!» – закричал чирок и вылетел из-под гнезда. «Что это такое?» – спросил журавль у жены. «Ах, друг, – сказала журавлиха, – здесь чудится. После того как ты улетел, я ни одной ночи не провела спокойно; все чудится, свистит, поет, хохочет, стонет, плачет». – «Да, да, всегда так бывает», – сказал журавль.

Маленькая бойкая утка-богоргоно, родственница чирка, отличалась невоздержанностью языка. Чирок прилетел прямо к богоргоно и говорит: «А знаешь? Журавль вернулся!» – «Ну и что же?» – спрашивает богоргоно. «А то, что журавль хочет погубить весь наш птичий род!» – «Не врешь ли? Этакая почтенная птица, как журавль, не сделает дурного дела». – «А вот сделал же! Слушай, сейчас я случайно слышал разговор журавля со своей женой; он говорил, что на севере есть прекрасные места для летовки, а собранию хочет доложить, что на севере скверно; хочет улететь туда только сам со своей женой». – «Смотри, какой мерзавец!» – сказала богоргоно. «Ну постой! Наделаю я ему стыда; пусть вспомнит он, как однажды при многих женщинах он смеялся над моими короткими ногами».

Вот собрались все птицы, собрались и маленькие на совет. Журавль рассказывает о том, что видел он во время своего полета. «Был я, – говорит, – на западе и на востоке; там все одно, как и здесь: тесно, жарко, корма мало; потом я полетел на север и едва-едва вернулся оттуда живым: там ужасно холодно; вечные туманы, нет лета, настоящая зима; растительности нет никакой, вдобавок там водятся огромные хищные птицы с клювом, длиною, как коса, и с такими же когтями; они прожорливы и жестоки; если лететь туда, никто не воротится». – «А как же ты вернулся? – вдруг спросил богоргоно и затем, обратившись к собранию, продолжал – Не верьте ему: он врет. Прошлой ночью он жене своей рассказывал совсем другое; он один хочет воспользоваться удобствами севера, он один хочет расплодить птенцов. Я случайно узнал о его злом умысле». – «Как ты смеешь перед таким почтенным собранием позорить меня?» – вскричал журавль и, вскочив со своего места, бросился на богоргоно.

Не успели крупные птицы броситься защищать богоргоно, как большая птица журавль до полусмерти избил маленькую птицу богоргоно, вывихнул ей ноги и, вероятно, убил бы, если бы собрание не спасло ее. Птицы сказали журавлю: «Старик-журавль, ты напрасно так разгорячился, напрасно так избил бедного богоргоно. Мы этого не одобряем: он ведь семейный. Смотри, он чуть жив. Нет, мы тебе теперь не верим!» Несколько успокоившись, птицы снова обсудили вопрос и решили: «Если бы журавль говорил действительно правду, то не ожесточился бы так сильно на малую птицу. Ясное дело, что бедный богоргоно не удержался и сказал слышанное. Поэтому надобно послать снова кого-нибудь на север. Пусть полетит туда орел, птица умная, дальнозоркая, храбрая и скорополетная. Дадим ему год сроку. А богоргоно пусть лечится и кормится на счет журавля, который пусть вперед не расправляется своей волей; на то есть общественное собрание!» Орел полетел на север. Ровно через год, весной, вернулся орел. Опять собрались птицы. Орел доложил, что он на севере нашел прекрасные, обширные, прохладные и обильные кормом места; для вывода птенцов места как нельзя более удобные. Никаких страшных птиц, о которых сказывал журавль, там нет.

Не теряя времени, птицы собрались для полета на север и только что хотели тронуться, как явился перед ними богоргоно, хромой и с вывихнутым крылом. «Старики, – сказал он, – я имею слово сказать. В прошлом году при вас же журавль избил меня безвинно и за правду; сами вы теперь видите. Вы теперь улетаете, а куда я денусь больной, и притом семейный человек? Без общества я здесь останусь на верную погибель. Посмотрите на меня теплым глазом, отцы-господа; решите мою участь, пока не улетели!» – «Да, он правду говорит – сказали все птицы. – Действительно, он погибнет без посторонней помощи, а дать погибнуть своему брату-птице будет для нас срамом. Так как в его беспомощности виноват журавль, который виноват и тем, что врал перед нами, то он и должен нести наказание: пусть он отныне и довека таскает к северу и обратно на себе птицу-богороно». И с тех пор при полете на север и обратно богоргоно садится на спину журавля; последний поэтому и редко долетает до дальнего севера, ибо ранее других птиц устает. А орла за его заслугу зовут тоён (господин, начальник).

Построение храма в Лхасе

В Си-ань-фу жил китайский царь Тан-ван[61]. Однажды он заказал сделать шлем, украшенный драгоценностями, и послал его в подарок индийскому царю. Индийский царь, получив этот подарок, смутился; он стал грустен и молчалив. Вельможа спрашивает его, почему он так грустит. Царь сказал: «Я получил от китайского царя очень дорогой подарок, и должен отдарить его равноценным предметом, но я не имею в своем государстве столько драгоценностей, чтобы достойно отдарить китайского царя». Вельможа сказал: «Не беспокойся, царь! Есть возможность прекратить царскую грусть. У нас учитель Будда[62]; мы можем к нему обратиться за советом, и он нам укажет, как поступить в этом случае». Царь согласился. «Действительно, это так», – сказал он. Обратились к Будде, и Будда ответил: «Закажите моему мастеру Бишу-Гарме сделать мое изображение в двенадцатилетнем возрасте и пошлите китайскому царю. Если б китайский царь прислал вам тысячу таких же подарков, как разукрашенный шлем, то и это не будет равняться с подарками, которые вы ему пошлете». Так и поступили. Заказали художнику Бишу-Гарме копию с Будды и передали ее китайским послам; те отвезли святое изображение в Си-ань-фу. Китайский царь повелел построить храм для посещения этой святыни.

Тибет в это время был дикою страной. В нем жили только звери. Жила тут женщина-ракшаса, по тибетски чжасэ[63]; обезьяна-самец вступил с нею в связь, и от нее родились дети; в то же время с неба спустилось шесть [небожителей]; от этой чжасэ и шести спустившихся с неба небожителей и произошел тибетский народ; в нем и теперь различают произошедших от союза женщины с обезьяной и произошедших от шести дончжук [небожителей]. Когда народ умножился, оказалась потребность в правителе народа. Тогда воплотился в Тибете Брондон Чжалвин-чжун, который был воплощение Арья Бало. Через несколько поколений после него правителем Тибета был Турниша, при котором с неба выпала книга; эту книгу никто не мог прочесть, и даже не понимали, что это такое, потому что до той поры ничего не слыхали о письме. Тогда с неба раздался голос: «Через пять поколений родится у вас человек, который растолкует, что это такое».