Мария Кюри - Пьер и Мария Кюри Страница 47

Свободное воспитание приносит свои плоды: Пьер в шестнадцать лет сдает экзамен зрелости, а восемнадцати — получает диплом лиценциата. Еще через год он занимает место препаратора у профессора Дезена на факультете естествознания и остается на этой должности пять лет. Он занимается научными исследованиями вместе с братом Жаком, тоже лиценциатом и препаратором в Сорбонне. Вскоре два юных физика совместно заявляют о своем открытии очень важного явления — пьезоэлектричества, а экспериментальная работа приводит их к изобретению нового прибора — пьезоэлектрического кварца, позволяющего измерять с точностью самые ничтожные количества электричества. В 1883 году братья с грустью расстаются. Жак назначен профессором в Монпелье, Пьер возглавляет практические научные работы студентов в Парижском институте физики и химии. Хотя это и отнимает у него много времени, Пьер продолжает свои теоретические работы по физике кристаллов. Эти работы заканчиваются изложением «Принципа симметрии», который станет одною из основ современной науки.

Взявшись за свои экспериментальные работы, Пьер Кюри изобретает и конструирует для научных целей ультрачувствительные весы, так называемые «весы Кюри», затем предпринимает ряд исследований по магнетизму и достигает блестящего результата, открыв основной закон — «закон Кюри».

За эти достижения, имевшие блистательный успех, за постоянные заботы о порученных ему тридцати учениках Пьер Кюри в 1894 году, после пятнадцати лет работы, получает от французского правительства месячный оклад в триста франков — почти столько же, сколько квалифицированный рабочий на заводе.

Когда знаменитый английский ученый лорд Кельвин приехал в Париж, он отправился в Физическое общество слушать доклад Пьера Кюри. Этот прославленный старик пишет письмо молодому физику, говорит с восхищением о его работах и просит назначить личное свидание.

Лорд Кельвин — Пьеру Кюри, август 1893 года.

«Дорогой господин Кюри, бесконечно благодарен Вам, что Вы потрудились доставить мне созданный Вами с братом аппарат, который дает мне возможность так удобно наблюдать великолепное экспериментальное явление пьезоэлектрического кварца.

Я написал заметку для «Философского журнала», уточнив, что Ваши работы предшествовали моим работам. Эта заметка, вероятно, попадет вовремя, чтобы появиться в октябрьском номере, а если нет, то уже, наверно, в ноябре…»

3 октября 1893 года:

«Дорогой господин Кюри, надеюсь завтра вечером быть в Париже и был бы Вам очень признателен, если бы Вы могли назначить, в какое время, с этого дня до конца недели, будет Вам удобно разрешить мне явиться к Вам в лабораторию…»

Во время их свиданий, когда два ученых часами обсуждали научные вопросы, английский ученый с великим удивлением узнал, что Пьер Кюри работает без сотрудников, в жалком помещении, лучшее свое время отдает плохо оплачиваемым обязанностям и что почти никто в Париже не знает имени физика, на которого он, лорд Кельвин, смотрит как на мастера науки.

Пьер Кюри не только замечательный физик, но и человек совсем особого склада: когда некоторые лица предлагают ему выдвинуть свою кандидатуру на должность, которая улучшит его материальные условия, он отвечает:

— Мне сказали, что один из профессоров, быть может, уйдет в отставку, а в таком случае я должен выставить свою кандидатуру на его место. Быть кандидатом на чье-нибудь место — пакостное дело, я не привык к подобным упражнениям, в высшей мере развращающим человека. Я сожалею, что заговорили со мной об этом. Думаю, что нет ничего более зловредного для духа, как отдаваться таким заботам.

Представленный директором института физики к знаку отличия (академическим пальмам), Пьер отказывается в следующих выражениях:

«Господин Директор, господин Мюзэ сказал мне, что Вы имеете намерение снова предложить меня префекту для награждения знаком отличия.

Очень прошу это не делать. Если Вы выхлопочете это отличие, я буду вынужден отказаться от него, так как твердо решил не принимать никаких отличий любого рода. Надеюсь, что Вы избавите от поступка, который поставит меня в несколько смешное положение перед многими людьми.

Если Ваше намерение вызвано желанием доказать Ваше участие ко мне, то Вы это уже доказали и гораздо более действительным способам, дав мне средства для работы по моему желанию, чем я был очень тронут.

Примите уверения в моей преданности».

Пьер Кюри и писатель, во всяком случае мог бы стать писателем. У этого человека, получившего такое фантастическое воспитание, есть свой стиль, своеобразный, изящный, крепкий.

Словом, в нем совмещались поэт и артист.

«Что будет со мной дальше? — писал он в дневнике за 1881 год. — Я очень редко целиком принадлежу себе; обычно часть моего существа спит. Мне кажется, что с каждым днем мой ум все больше увядает. Прежде я пускался в рассуждения, научные, да и другие, теперь же я чуть касаюсь тем и не даю себе растворяться в них целиком. А как много, много мне надо сделать!

Бедный мой ум, неужели ты так слаб, что не в силах воздействовать на мое тело? О мои мысли! Отчего вы не можете всколыхнуть мой бедный ум. Значит, вы ничтожны! А вы, самолюбие и честолюбие, разве вы не могли бы хоть подтолкнуть меня, неужели вы позволите мне жить такой жизнью? Я больше всего готов поверить в свое воображение, в то, что оно вытащит меня из обычной колеи, быть может, оно прельстит мой ум и увлечет его вслед за собой, но боюсь, что оно умерло…»

Поэт, а вместе с ним и физик был покорен Мари Склодовской. Пьер Кюри мягко, но настойчиво ищет сближения с польской девушкой. Два или три раза он виделся с ней на заседаниях Физического общества, где она слушала сообщения ученых о новых исследованиях. В знак уважения он послал ей отдельный оттиск своей последней статьи «О симметрии в физических явлениях. Симметрия электрического и симметрия магнитного поля», а на первой странице надписал: «Мадемуазель Склодовской в знак уважения и дружбы автора». Он заприметил ее в лаборатории у Липпманна, где она, одетая в парусиновый халат, стояла, молча склонившись над своей аппаратурой.

Позже он попросил у нее разрешения явиться к ней с визитом. Мари дала ему свой адрес: улица Фейянтинок, 11. Дружески-сдержанно она приняла его в своей комнатке, и Пьер, скорбя душой при виде такой бедности, все же оценил тончайшее созвучие между этой личностью и обстановкой. Никогда еще Мари не казалась ему такой красивой, как в этом убогом прибежище, в поношенном платье, с пылким и упрямым выражением лица. Ее молодая фигура, похудевшая от аскетического существования, не могла найти для себя лучшего обрамления, чем запустелая мансарда.