Илья Вергасов - В горах Таврии Страница 47

Домнин, весь в снегу, сияющий, ворвался в комнату.

- Есть, значит? - и бросился целовать меня.

- Что там, Виктор Никитович?

- Появились две группы противника. Сперва шли быстро по направлению к нам, потом почему-то раздумали и повернули обратно. Наши шарахнули автоматными очередями.

Комиссар пошел распорядиться, чтобы наварили мяса и накормили людей. С наступлением сумерек надо было уходить. А я остался ждать ответа из Севастополя.

Через каждые десять минут мы взаимными сигналами проверяли связь. И только через сорок минут получили десять строчек пятизначных чисел.

Здорово ругал я себя в ту минуту, что не удосужился изучить шифр! Иванов долго возился. Карандаш в его руках дрожал, и потребовалось более получаса, пока он не протянул мне готовую радиограмму:

"Переходите Заповедник. Ждем координаты на выброску. Сообщите сигналы для летчиков. Налаживайте разведку. До свидания.

С е к р е т а р ь о б к о м а".

Это был праздник! Мы забыли даже о противнике. Каждый партизан хотел лично прочесть радиограмму. Бумажка пошла по рукам. Люди читали и чувствовали: новые силы вливаются в их сердца, есть вера в будущее.

С небывалым подъемом, с громкими разговорами, даже с песнями, готовились на этот раз партизаны к ночному переходу.

Теперь все смотрели на радиста с уважением. Еще вчера этот человек ничем не отличался от остальных, а сегодня он стал самым почетным членом коллектива. Каждый предлагал ему свои услуги. Подсовывали даже сухарики из своих мизерных запасов.

Но радист был скучен, вял и почти не реагировал на внимание товарищей. Видимо, он чувствовал себя очень плохо...

Мы все встревожились.

- Что с тобой, Иванов?

- Ко сну что-то клонит.

- Ложись, вот ватник. Парочку часов успеешь поспать.

Радисту тотчас отвели место. Его берегли. Он стал необходим, как никто другой.

Темнело. В горах подозрительно тихо. Тусклая луна большим круглым пятном показалась из-за гор, едва освещая яйлу, окутанную огромным белым саваном. Все мертво. Нам предстоял большой, трудный переход: за ночь пересечь Ай-Петринскую и Никитскую яйлы и у Гурзуфского седла по горе Демир-Капу спуститься в буковые леса Заповедника. По прямой - тридцать два километра, а по пересеченной местности - километров пятьдесят.

К утру переход необходимо было закончить.

Как обычно, растянувшись в цепь, мы вышли из этих гостеприимных, теплых бараков, где за один день испытали столько хорошего: поговорили с Севастополем!

Ай-Петринская яйла - самая высокогорная часть Крыма. Она пустынна, пейзаж ее однообразен. В зимнее время года здесь бывают ураганы исключительной силы. Они внезапны, коротки и сильны.

Когда мы вышли, ночь была тихая, морозная. На снегу образовался наст, ноги не проваливались, идти стало легко. И все-таки с первого же километра наш радист стал сдавать.

Отдав другим свой автомат и мешок, я взвалил на плечо рацию и распределил радиопитание среди партизан штаба. Только вещевой мешок с продуктами Иванов никому не решился отдать.

Мы уже пересекли утонувшую в сугробах Коккозскую долину, когда с востока внезапно подул ветер, вздымая смерчи снежной пыли. А с ветром стала надвигаться черная туча, подбираясь к диску уже поднявшейся луны.

- Нэ добра хмара, товарищ командир, - сказал шагавший рядом со мной Кравец.

- Похоже на пургу, как думаешь, дед? - забеспокоился я. Да и было от чего.

- Нэ добра хмара, - вздохнул в ответ он.

В ушах зашумело. Наверно, резко понизилось давление.

- Не растягиваться, держаться друг за друга, - дал я команду. - А ты, дед, иди сзади, следи, чтобы не отставали.

С Кравцом пошел Домнин. Они мгновенно растаяли в снежной дымке.

Другого пути у нас не было. Люди насторожились. Застигнет пурга спрятаться негде: по сторонам обрывистые скалы, до леса далеко. Если спуститься вниз - сомнительно, хватит ли сил подняться обратно. Да и опасно спускаться. Можно опять наткнуться на противника.

Все сильнее и сильнее становились порывы встречного ветра. Нас запорошило. Впереди не видно ни зги - густой белый туман.

Со страхом я видел, что радист выбивается из сил. Он отдал уже свой вещевой мешок с продуктами.

- Иванов, плохо?

Радист не сказал, а прошептал:

- Я дальше не могу... Оставьте меня.

Я сам остановился, как вкопанный, и все остановились за мной.

- Да ты понимаешь, что говоришь? Как это оставить? Ты должен двигаться!!

- Но я не могу...

Я схватил его руки. Они были холодные. Да ведь он умирает! Что же делать?

- Иванов, Иванов, мы тебя понесем. Ты только бодрись...

Партизаны без команды подхватили почти безжизненное тело радиста и понесли.

Ветер налетал на нас с бешеной силой, забивая дыхание. Все чаще и чаще преграждали путь только что наметенные сугробы. С каким трудом преодолевали мы их... Останавливались, поджидали отставших.

Вдруг я услышал шепот комиссара:

- Командир, он умирает!

- Кто?

- Радист.

- Умирает? Не может быть! - закричал я и осекся...

Люди окружили Иванова, пытаясь сделать все возможное, лишь бы помочь ему. Своими спинами загораживали его от ветра. Жаль было товарища, да и каждый понимал, что значит для нас сейчас смерть радиста.

Радист умер.

С Ивановым, казалось людям, ушло все: надежда, силы, вселенные в нас вестью из Севастополя. Я не знал шифра, не знал даже, на какой волне работал Иванов.

- Товарищи, не волнуйтесь, мы свяжемся с Севастополем, - успокаивал партизан Домнин.

Быстро вырыли яму в глубоком снегу. Простившись, опустили тело и забросали снегом. В гнетущем молчании снова пошли вперед.

Двигаться становилось все труднее и труднее. Люди выбивались из сил.

Никогда в жизни не испытывал я такого урагана. Невозможно было удержаться на ногах. Ветер отрывал ослабевших людей от земли. Что-то со звоном пронеслось в воздухе и сгинуло в пропасти - партизанский медный казан.

Ураган стал сбивать людей. Первыми жертвами оказались наиболее слабые. Ветер как бы подстерегал мгновение, когда партизан выпускал руку товарища. Самостоятельно один человек не мог уже удержаться на ногах.

Небольшими группами, крепко держась друг за друга, с трудом преодолевая страшную силу урагана, мы все-таки медленно продвигались вперед. Некоторые не могли больше бороться с желанием сесть и отдохнуть. Это тоже была смерть: кто сел - тому не встать. Через несколько минут черная точка превращалась в белый сугроб.

В этой бешено крутящейся мгле подсчитать людей было невозможно. Решился пройти немного назад, поторопить отставших. Напрягаю все силы, стараясь как можно плотнее прижиматься к земле, и все-таки чувствую вот-вот оторвусь. Присел, в надежде ухватиться за что-нибудь, но тщетны были мои усилия. Шквал повалил меня в снег, и я покатился кубарем. Скорость все увеличивалась, почувствовал, как меня оторвало от земли. Сердце замерло...