Леонид Шебаршин - Реквием по Родине Страница 48

«Векселя становятся все крупнее – перестройка, новое мышление, новый мировой порядок, новая цивилизация… Что дальше – новые законы природы?»

«…по количеству президентов на душу населения…».

«Планирование на основе оборонной загадочности».

Все это еще допутчевые пустяки. В другой стопочке – путчевые и постпутчевые. Есть проект заголовка: «Записки простака. Хроники времен путча и демократии».

«Чем больше глупец думает, тем глупее его выводы – звучит самокритично…»

«В эти дни пишется новая страница российской истории. Пишется наспех, с грубыми передержками возбужденными от победы или перепуганными поражением людьми.

Не надо беспокоиться. Очень скоро эта страница будет отредактирована, переписана аккуратно набело. Россия получит очередной официальный перечень своих героев и своих злодеев».

«Если факт не сдается, его уничтожают».

«Солдат может потерять только жизнь, а политик – все».

«Сели в бронированную калошу».

«Чем громче вопли о согласии, тем яростнее будет резня».

«Когда определилась победившая сторона, оказалось, что на побежденной стороне никого и не было».

«Любой новый начальник лучше любого старого начальника» (аксиома российской политологии).

«Этим людям не хватило ума даже для того, чтобы толком совершить государственный переворот. А если бы они победили!»

«Кривая эволюции нашего строя подобна штопору, ввинчивающемуся в нашу собственную задницу» (занимательная политгеометрия).

«В нашем сумасшедшем доме каждый безумец может не только возомнить себя президентом, но и стать им».

«24 августа 1991 г. покончил с собой Маршал Советского Союза Сергей Федорович Ахромеев. Я знал его. Это был честный, прямой, упрямый человек».

«По долгу службы легче оказаться преступником, чем героем».

«Фантасмагория! Покойники назначают своих сатрапов, тоже покойников, в вымершие ведомства. Призраки ссорятся за каплю живой крови, невесть как здесь оказавшуюся, и с ужасом ждут петушиного крика».

«Главная задача КГБ – наладить сотрудничество с ЦРУ».

Довольно! Не знаю, что скажут о своем дедушке внуки, но мысли унылые.

В маленьком поселке тихо. Генеральские внуки улеглись спать, генеральши кормят мужей ужином, загораются телевизионные экраны. Еще один день тянется к концу.

Вадим Алексеевич живет на соседней даче, отгороженной от моего участка лишь живой изгородью. В густой зелени шиповника горят крупные, как яблочки, ягоды.

Окликаю соседа и предлагаю принять на сон грядущий по глотку чего-нибудь освежающего. Сосед с готовностью соглашается, и через минуту мы располагаемся все под тем же развесистым дубом, в лучах заходящего солнца.

Рассказываю Вадиму Алексеевичу о встрече Бейкера с Бакатиным. Без энтузиазма поругиваем новое начальство, и разговор вновь уходит к августовским дням.

Вооруженное подразделение ПГУ – Отдельный учебный центр – было приведено в состояние боевой готовности и вот-вот могло быть послано на штурм Белого дома. Когда начальник ОУЦ Б.П. Бесков доложил, что ожидает приказа о штурме, я запретил ему выполнять чьи-либо указания без моего ведома. Для надежности я повторил свое распоряжение по телефону Вадиму Алексеевичу.

Мы выпиваем по глотку виски, затем еще по глотку, вспоминаем те проклятые дни минута за минутой. Попытка штурма неминуемо обернулась бы трагедией. Наше решение было правильным.

Еще по глотку…

Приходим к естественному и справедливому выводу: Первому Главному управлению не в чем себя упрекнуть, но жизнь от этого легче не станет.

Крючкова не одобряем. Руководитель его уровня не имеет права так ошибаться в оценке обстановки, людей, обстоятельств. Тем не менее сочувствуем ему. Мы живем в России, нам нельзя зарекаться ни от сумы, ни от тюрьмы. Крючковская дача печально смотрит на нас темными окнами. Когда все советские руководители, все члены Политбюро жили в роскошных загородных особняках, Крючков оставался здесь, в поселке ПГУ, в скромном одноэтажном домике.

Ночных телефонных звонков не будет, можно спать спокойно. Тянет в приоткрытое окошко осенней прохладой, далеко в лесу кричит вечерняя птица.

Читаю «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения». Купил я эту книгу тридцать лет назад и обращаюсь к ней в дни сомнений и раздумий. Все изменилось в нашем Отечестве со времен неистового протопопа, все, кроме русских людей.

«…На кресте Христа мертва в ребра мужик стрелец рогатиною пырнул. Выслужился блядин сын, пять рублев ему государева жалованья, да сукно, да погреб! Понеже радеет нам, великому государю. Ох, ох, бедныя!» Это про нас, вчерашних, сегодняшних и завтрашних.

«Время жития сего суетного сокращенно: яко дым исчезает, тако вся сия минует. Доброродие и слава века сего и богатство – все ничтоже, едино спасение души сей всего нужнее. Без веры нам невозможно угодити Богу, веровати же подобает право, како от отец прияхом…»

Едино спасение души всего нужнее, все остальное исчезнет, как дым…

За чертой. Октябрь девяносто второго

Справа и слева зеленые холмы, на горизонте снеговые вершины Кашмира. Машина идет ровно и быстро, поглощая милю за милей, придорожные кусты сливаются в сплошную серовато-зеленую полосу. Возбужденно бьется сердце, в тайничке под сиденьем пачка чужих секретных документов, и мне не терпится взглянуть на них.

Я жму на акселератор, и машина летит над дорогой. Монотонный гул двигателя перекрывается грохотом близких разрывов. Это 82-миллиметровый миномет. Каким же образом меня занесло из Исламабада в Герат? Разрывы все ближе. И невыносимая жара, еще немного – и я задохнусь, конечно, если раньше мина не угодит прямо в капот…

Резко жму на тормоз и… просыпаюсь от конвульсивного рывка правой ноги. Бешено колотится сердце, лоб в поту. За окном Москва. Красновато-серое небо, цвет сукровицы, оно никогда не бывает по-настоящему черным. Низкие облака подсвечиваются огнями реклам, уличных фонарей, и на их фоне чернеет шеломом древнерусского воина купол Спасо-Валаамского монастыря. В монастыре поликлиника, одно окошко светится тусклым желтым светом до самого утра. По переулку со страшным грохотом ползет тяжелый грузовик. У него что-то не в порядке и с двигателем, и с глушителем, но он упорно катит по Москве, будоража тысячи спящих мирных жителей.

На часах четыре с минутами. Мучительно долгое возвращение ко сну, с боку на бок, на спину, глаза закрыты, глаза открыты. Пробую досчитать до тысячи. Глупое занятие: сбиваюсь на третьем десятке. Надо плотнее закрыть глаза, представить зеленые, опаленные солнцем холмы, снеговые вершины, манящие прохладой, спокойный, ровный бег машины, монотонно мелькающие по обочинам безлистные кусты. Миля за милей по пустынной, гладкой, как зеркало, дороге.