Виктор Устьянцев - Автономное плавание Страница 48

Люся вдруг отстранилась, озабоченно посмотрела на него и грустно сказала:

- А ты опять похудел.

Он знал, что похудел, но говорить об этом не стоит, она и так слишком уж печется о его здоровье. Она считает, что раз муж плавает на атомной лодке, то обязательно облучается, а раз облучается, то самое страшное - это когда человек начинает худеть, это первый признак рака. Матвей много раз пытался популярно объяснить, что это чепуха и что биологическая защита на лодке вполне надежна. Люся молча выслушивала эти объяснения, согласно кивала, но видно было, что она не верит.

- Это тебе только кажется, ты просто отвыкла. И потом я не выспался, вот и осунулся. А где Иришка?

- В садике. А мама уехала в Синеморск неделю назад. Если бы мы знали, что ты вернешься через неделю, она дождалась бы. Но мы ведь не знаем, когда ты уходишь и когда возвращаешься.

- Давай-ка поедем за Иришкой.

- Нет, сначала я тебя покормлю.

Матвей не стал возражать, потому что еще не обедал, а из большой комнаты доносился запах свежих огурцов, укропа и еще какой-то зелени. Для севера это роскошь, тем более сейчас - весной.

Обычно они обедали в кухне, а сейчас Люся накрыла стол в большой комнате, постелив праздничную скатерть, достав подаренный Курбатовыми сервиз. Стол ломился от всяческой снеди: тут были и салат, и огурцы, и редиска, кроме того - ветчина, балык, крабы и даже кетовая икра.

- Душ принимать будешь?

- Обязательно.

- Давай, только побыстрее, а то у меня утка перепреет. С черносливом.

- Ну, ты у меня молодец! - искренне удивился Матвей.

До этого все хозяйство вела Надежда Васильевна, он и не предполагал, что Люся умеет что-либо готовить. Смущенная похвалой, Люся поспешила в кухню, крикнув на ходу:

- Чистое белье в ванной, на полочке.

Он хотел принять только душ, но соблазн хорошенько пропариться был настолько велик, что Матвей набрал в ванну воды и плескался довольно долго, Люся дважды напоминала ему, что времени мало, а надо еще заехать в садик к Иришке. Наконец он вышел с таким ощущением, будто заново родился на свет.

- Хорошо! - сказал он, усаживаясь за стол.

- А все-таки ты похудел, - опять озабоченно сказала Люся. - Тебе надо хорошенько отдохнуть. Тебе, кажется, полагается санаторная путевка?

- Да, как только вернусь. Ты не могла бы попросить и себе отпуск? За свой счет не дадут?

- Нет, у нас сейчас много работы. И потом как-то неловко: я ведь еще и года не проработала, мне и очередной-то не полагается.

- А жаль!

- Ты думаешь, я не хотела бы поехать с тобой? Еще как хотела бы! Вот и в Москву хорошо бы поехать вместе. Кстати, зачем тебя туда вызывают?

- Понятия не имею.

Она не поверила ему и больше об этом не спрашивала. Впрочем, она уже привыкла не расспрашивать его о служебных делах. Не полагается говорить на эту тему даже с близкими людьми.

Пообедав, они поехали в детский садик к дочери.

Когда проезжали мимо стадиона, Матвей с удивлением увидел там матросов из своего экипажа. Они с увлечением гоняли по полю футбольный мяч, покрикивая друг на друга.

"Соскучились по земле", - отметил Матвей, полагавший, что все матросы экипажа сейчас спят. - Устали ведь, а вот уже бегают. Что значит молодость". Его самого укачивало в машине, и только усилием воли он сдерживался, чтобы не заклевать носом.

Иришка заметно подросла, окрепла и стала еще более похожей на мать: так же шаловливо вздернут носик, такие же большие серые глаза и темные крылья бровей над ними. "Это хорошо, что она похожа не на меня, а на Люсю", подумал Матвей.

О втором ребенке они поговаривали не раз. Да и Надежда Васильевна постоянно напоминала:

- Иришку вы слишком балуете, она становится капризной, пора вам вторым ребенком обзаводиться.

Впрочем, сама же Надежда Васильевна больше всех и баловала внучку, потакая всем ее капризам.

- Ти посему такой гъюсный? - спросила Иришка, теребя его за уши.

- Да вот тебя давно не видел, а опять надо уезжать.

- В моле?

- Нет, в Москву. Но я не надолго, дня на два, на три, не больше.

- А меня возьмес?

- Нельзя, дочка. Мы с тобой потом поедем на юг, там море теплое, ты будешь купаться.

- Зачем обманывать ребенка? - шепнула Люся.

- А я не обманываю, - сказал Матвей. Он и в самом деле сейчас решил, что ни в какой санаторий не поедет, а вместе с дочерью отправится к Черному морю, снимет комнатку и месяц они проведут там, загорая, купаясь. И вообще лучшего отдыха не придумаешь...

- Ладно, я подозду, - серьезно пообещала Иришка. Но сразу же загрустила.

- Можно ее взять с собой до аэродрома? - спросил Матвей у воспитательницы, совсем еще юной девушки, напускающей на себя серьезный вид и даже с родителями разговаривающей строго и наставительно.

- Пожалуйста, - на сей раз воспитательница даже обрадовалась.

Но когда Матвей хотел помочь дочери одеться, воспитательница строго заметила:

- Нет уж, вы мне ребенка не балуйте, пусть привыкает одеваться сама.

Может, она и права. Но Матвею, выросшему без родителей и не знавшему в детстве ласки, не хотелось соглашаться с этой напускающей на себя строгость девушкой. И он с мучительным чувством жалости и обиды наблюдал за тем, как Иришка пытается сама завязать на ботиночках шнурки, торопится и поэтому у нее ничего не получается. Шнурки он все-таки помог завязать.

Они уже опаздывали, шофер гнал машину на предельной скорости. Люся тревожно поглядывала на дорогу, каждый раз вздрагивая, когда с коротким свистом мимо проносились встречные машины. А Иришку быстрая езда развеселила, и она, ерзая у Матвея на коленях, без умолку тараторила:

- Папулеська, купис мне в Москве масынку?

- Заводную?

- Нет, настоясюю. И мы будем с тобой и мамоськой катася. И бабуленьку Наденьку возьмем.

- Да, - спохватилась Люся. - Я тебя тоже попрошу кое-что купить в Москве. Вот список.

Матвей взглянул на бумажку, в ней значилось двадцать три пункта. Он усмехнулся и покачал головой, Люся виновато сказала:

- Здесь лишь самое необходимое, я и так сократила список почти наполовину. И потом: в кои-то веки еще выберешься в Москву!

Это верно, за годы службы на Севере в Москву его вызывали впервые.

Когда они приехали на аэродром, посадка в самолет уже заканчивалась, по трапу поднимались последние пассажиры. Торопливо попрощавшись с женой и дочерью, Стрешнев побежал к самолету.

Салоны самолета были заполнены до отказа. Летели в основном женщины с детьми. Так повторялось каждую весну, детей вывозили на юг, едва заканчивались занятия в школе. Летчики называли это "птичьими перелетами", ворчали, что забиты проходы, впрочем, ворчали добродушно. В самолете действительно стоял гвалт и писк, похожий на гомон птиц на знаменитых "базарах".