Иосиф Кобзон - Как перед Богом Страница 48

Потом как-то отлегло. Я, конечно, отошел от этого и… все забыл. А тогда накипело, и я высказал ему все, что о ней в то время думал.

После этого у нас с ней бывали разные случаи. Как-то раз, когда у меня шли сплошные концерты, а Алла значительно сократила свою концертную деятельность и творческую активность и опять начала что-то там высказывать, я не удержался, чтобы не пошутить: «Не исключено, что… (если так и дальше пойдет) мне придется спеть на проводах Аллы со сцены!»

Потом мы с ней опять приятельствовали. Она часто бывала на каких-то моих сборищах и юбилеях, была на моей серебряной свадьбе, пела специально написанную песню на моем прощальном туре по местам моих гастролей в бывшем Советском Союзе. Пели мы с ней дуэтом…

Мы и по сей день общаемся. Однако той искренности, которая могла бы быть между старшим товарищем и младшей коллегой, нет.

Меня спрашивают: «Что ей за шлея под хвост попала?» Отвечаю: «Никакой шлеи нет! Скорее, это эйфория, что она все время будет на пьедестале. И от этого она может унизить и оскорбить кого угодно: и Соню Ротару, и Иру Аллегрову, и Ларису Долину… Кого угодно! На нее обиделась и наша „прибалтийская звезда“ Лайма Вайкуле. Что тут нужно делать? Да все просто! На нее просто надо реагировать соответствующим образом. Брякнет она что-то, а в ответ ей: „Да пошла ты…“ И она сразу (!) успокаивается. И становится на место».

Вместе с тем надо признать, что Алла — не мстительная. Она не использует свои дружеские связи и свое положение против своих коллег. Нет! Ничего этого нет. Она нормальная… Но на ней почти все время висит маска вот этой вот «неугасимой звезды», которая иногда ей очень мешает, а порою даже вредит. Обозначилась и еще одна беда. Она теперь много пропадает на каких-то бездарных тусовках вместо того, чтобы активизировать свое творчество. Времени ведь впереди, что у нее, что у меня, мало. Да, к огромному сожалению, она очень много времени, которого у нее осталось не очень много, отдает пустому времяпрепровождению, какой-то своей дури. Мне не как артисту, а как потребителю ее творчества это очень обидно. Лучше бы она записала новую песню.

И как она не понимает, что в свои 57 (я не ошибся: она 48-го, а не 49-го года)…

В свои 57 она не понимает, что ресурс жизни уже и у нее ограничен? Особенно творческий ресурс… совершенно ограничен! Ей бы наверстывать то, что прогуляла, и подтверждать себя, пока есть время, а она предается всяким глупостям в ущерб своему необыкновенному таланту.

Разговоры о том, что Пугачева уже дисквалифицировалась, — чепуха! Я так не думаю. Мастер никогда не может дисквалифицироваться. Недаром есть поговорка: «Талант не пропьешь!» Талант всегда остается талант. Она его никогда не пропьет и не проиграет. Поэтому всегда будет примадонной. Но дело не в этом… Алла могла бы сделать карьеру не конъюнктурной, но очень полезной для развития своего жанра.

Она же, кроме участия в глупом (с точки зрения искусства) коммерческом проекте «Фабрика звезд», ничего толком не делает. А могла бы хорошо влиять на обстановку в стране, в которой она не просто пребывает, а все-таки живет. Могла бы высказывать свое мнение по поводу того, что у нас происходит, и как она воспринимает текущую политику. Нельзя же быть известным гражданином и отмалчиваться. У нее нет никакой позиции. Такое впечатление, что она и иметь ее не хочет.

Если ее приглашают, она идет. И опять-таки, если это не коммерческое предложение, то приглашение ей должно быть очень личностным. Ей должен позвонить чуть ли не сам Президент, чтобы она приняла участие. Она напрягает всех. И все идут… автоматом, идут упрашивать. Хотя я считаю, нас, артистов, за такое поведение надо наказывать. Как наказывать? Элементарно. Скажем, позвонили и говорят: «Гражданин Кобзон, необходимо выступить во Дворце съездов на концерте, посвященном Дню пограничников!» Если я начну торговаться — сколько мне за это заплатят? — сказать: «Ничего вам не заплатят…»

— А чего это я обязан выступать без денег?

— Хорошо, гражданин Кобзон, больше государство к вам никогда не обратится, но и вы больше никогда во Дворце съездов выступать не будете! Прощайте…

После этого, чтобы вернуться на главную сцену страны, придется искать возможность и повод извиниться, доказать, что был неправ… Потому что в жизни есть такие дела, без которых мы, артисты, жить не можем! Если мы хотим от государства что-то иметь, скажем, престижные залы и рекламу своего творчества, мы должны выполнять элементарный долг перед Родиной. В самом деле, почему все должны, а мы, артисты, не должны? Чем мы лучше других? Чем мы лучше тех, кто больше нашего делает, чтобы страна была настоящей державой?! Не следует, конечно, забывать, что песня «строить и жить помогает». Но ведь строят-то другие граждане…

В этом смысле грешна Алла Борисовна. Но другой Аллы Борисовны у нас нет!

Кобзон закончил свой рассказ, а я вспомнил случай, произошедший 11 сентября 2002 года.

…В те дни вновь поползли слухи, что Кобзона не пустили на гастроли в Канаду из-за его якобы причастности к международной мафии. Взбудораженная публикациями и разговорами общественность в лице наиболее известных людей Москвы решила обратиться в связи с этим к президентам России и США с предложением провести совместное расследование и, если Кобзон действительно виноват, отдать его под суд, как об этом в своем заявлении для СМИ просил сам певец.

Письмо это подписывали практически все, кому оно подавалось. Среди них были и друзья, и недруги Кобзона. Пугачева оказалась в числе тех немногих, кто сделать это отказался. Точнее, выглядело это так… Мы с ней встретились случайно на закрытой территории у служебного входа в кино-концертный зал «Россия». Вокруг никого не было. Только мощные охранники Пугачевой маячили неподалеку от нас. Мы поздоровались. Я коротко объяснил Алле суть дела. Она не ответила, словно ничего не услышала. Какие-то секунды мы бессмысленно и безмолвно продолжали стоять друг против друга, словно что-то обдумывая. После чего я повторил уже сказанное более обстоятельно и предложил ей самой прочесть это письмо. Алла взглянула на письмо, потом — на меня и… вдруг медленно, как кошка, избегающая нежелательной встречи, пошла в сторону. Я автоматически последовал за ней. Но она снова изменила курс, так ничего и не ответив. Оцепеневшие охранники, наблюдавшие наш странный диалог, словно пришли в себя и встали между нами так, чтобы продолжение такого совместного передвижения стало невозможным…

Пугачева той же походкой вошла в служебный вход. Через какое-то время, ошарашенный ее реакцией на письмо, я вошел следом и отправился в правый банкетный зал, находящийся перед гостевой ложей. Зашел и сел за край единственного длинного, уставленного разными яствами стола. Там же, за тем же столом, в одиночестве сидела с каменным лицом Алла. Только охранники в дверях да пара банкетных служительниц взирали на наше бессмысленное нахождение в том зале. Алла ничего не пила и не ела. Я тоже. Однако заговаривать больше не стал. А зачем?