Лидия Иванова - Воспоминания. Книга об отце Страница 48

В ту же эпоху приходят вести от русских друзей. Зуммер (бакинский приятель) передает в письме привет от Волошина: «Макс вспомнил меня и прислал через Зуммера милый, нежный привет и великолепные стихи» (27 февраля 1927 г.).

Стихи, написанные в Павии, Вячеслав аккуратно списывает и посылает нам, иногда комментируя их. Так мы получаем, например, «Notturno»[168] и «Пчелу»[169], написанные ночью 31 декабря 1926 г., и «Кота — Ворожея»[170] написанное 7 января 1927 г.

12 января 1927 г. Вячеслав каллиграфически переписывает на бумаге с гербом князей Борромео написанное как «приложение» к письму № 16, стихотворение «Собаки». (Письма на почте иногда терялись, поэтому Вячеслав их нумеровал.)

Visaeque canes ululare per umbram.

Vergil. Aen. vi. 257.

Ни вор во двор не лезет, ни гостя у ворот:Все спит, один играет огнями небосвод.А пес рычит и воет, и будит зимний сон;Тоскливые загадки загадывает он.Быть может, в недрах Ночи он видит прежде нас,Что́, став недвижно, очи в последний узрят час?Иль слыша вой зазывный родных подземных свор,С их станом заунывный заводит разговор?Резва в полях пустынных, где путь лежит теней,Их бешеная стая: «летать бы, лая, с ней»…Иль есть меж полчищ Ада и ратей Дня вражда,И псу, как волчье стадо, его родня чужда?И за кого б на травле вступился страж людской?За странницу ли Душу, зовущую покой?Иль гнал бы, ловчий сильный, ее чрез топь и гать?И пастию могильной рвался бы растерзать?..Блажен, кто с провожатым сойдет в кромешный мрак:Махнув жезлом крылатым, вождь укротит собак.И скоро степью бледной на дальний огонекПридет он в скит к обедне и станет в уголок.И взора не подымет на лица вкруг себя:Узнает сердце милых, и тая, и любя.А вот и Сам выходит, пресветлый, на амвонИ Хлеб им предлагает, и Чашу держит Он.И те за Хлебом Жизни идут чредой одной;И те, кто Чаши жаждут, другою стороной…Молчанье света! Сладость! Не Гость ли у ворот?..Немеет ночь. Играет огнями небосвод[171].

На оборотной стороне Вячеслав добавляет следующее объяснение:

Причащение в последней строфе описано так, как изображается Тайная Вечеря на ранних мозаиках… Христос посредине, половина присутствующих апостолов подходит к Нему с одной стороны за Хлебом, половина с другой за Чашей.

Два дня спустя почта приносит нам «Палинодию» (14 января 1927 г.), потом «Язык» (10 февраля 1927 г.).

ПАЛИНОДИЯИ твой гиметский мед ужель меня пресытил?Из рощи миртовой кто твой кумир похитил?Иль в вещем ужасе я сам его разбил?Ужели я тебя, Эллада, разлюбил?Но, духом обнищав, твоей не знал я ласки,И жутки стали мне души недвижной маски,И тел надменных свет, и дум Эвклидов строй.Когда ж, подземных флейт разымчивой игройВ урочный час ожив, личины полой очиМятежною тоской неукротимой Ночи,Как встарь, исполнились — я слышал с неба зов:«Покинь, служитель, храм украшенный бесов».И я бежал, и ем в предгорьях ФиваидыМолчанья дикий мед и жесткие акриды.

«Палинодия» какими‑то путями дошла до одной из самых блестящих и близких бакинских учениц Вячеслава, Ксении Колобовой, и глубоко волновала и возмущала ее. 16 ноября 1927 г. она пишет Вячеславу из Ленинграда: «Вы сами понимаете, что Ваши стихи восприняла я не в поэтическом плане. Я увидела здесь какую‑то катастрофу, какой‑то срыв в неизвестное мне. Неужели для Вас Эллада стала ”храмом украшенным бесов“ и Вы покинули этот храм, как и Павел прозревший или ослепленный Эдип? И куда приведет Вас отшельничество и пустыня? И неужели пришел для Вас час ”моления о чаше“? (Жизни или смерти? Смерти — п[отому] ч[то] за ”Хлебом жизни“ идут по — другому?)

И пришло ли время, когда мне суждено расстаться с Вами навсегда?

Вячеслав Иванович, за мою большую, безмерную любовь к Вам и веру в Вас, Вы должны мне ответить, п. ч. вопрос стоит остро, п. ч. вопрос идет о моей жизни, о моей будущности /…/».

После первой вспышки гнева и обиды за то, что (напрасно) показалось ей изменой Элладе, пришли письма более умиротворенные. 23 марта 1928 г. она писала из Ленинграда: «Уважаемый и дорогой Вячеслав Иванович, я резко перешла (в предыдущем письме) в стан Ваших врагов и врагов к тому же близоруких и написала Вам нехорошо о Вас, так же как и о себе. ”От ненависти до любви один шаг“, как и обратно. И моя любовь к Вам перелилась в ненависть, чтобы в свою очередь перейти в любовь…»

В конце 1927 и начале 1928 года приезжают в Колледжио два гостя из Швейцарии — Мартин Бодмер и Герберт Штейнер. Встреча их с Вячеславом знаменательна и с нее начинаются долгие годы дружбы и сотрудничества. Мартин Бодмер — выходец из старой знатной цюрихской семьи, меценат, библиофил — собрание его инкунабул и драгоценных рукописей знаменито во всем мире. Его дом под Цюрихом был украшен прекрасными картинами, среди которых прелестная Мадонна Ботичелли. Сам он человек большой, изысканной культуры, пишет иногда короткие эссе и страстно любит литературу. Бодмер дружит с Гербертом Штейнером, который австрийского происхождения. Мальчиком он был поэтом — вундеркиндом, потом стал литературным критиком и редактором. Рано перебрался из Вены в Цюрих, где ему, вольнолюбивому либералу, было более по душе.

Бодмер, тонкий, худой, жил в своем замке Фрейденберг с милыми детьми и изящной, красивой женой. Штейнер, заядлый холостяк, снимал меблированные комнаты, набитые книгами и рукописями, у почтенной швейцарской вдовы в центре Цюриха. Он был, несмотря на свой уютный embonpoint[172], крайне активен и подвижен. Он постоянно путешествовал по всей Европе, посещая тех — немногих — поэтов, писателей, мыслителей, которых он считал достойными его редакторского внимания. Оба друга в эпоху их первого визита в Павию, готовили к изданию толстый двухмесячный журнал Корона. Он должен был выходить на немецком языке, но объединять на своих страницах — как в идеальном литературном салоне — лучших духовных деятелей века. Выбор приглашаемых в «салон» сотрудников был крайне строг и иногда своенравен. Среди авторов в первый год появления журнала числились, например, Томас Манн, Макс Мелл, Герман Гессе, Бенедетто Кроче, Торнтон Уайльдер, Поль Валери.

С первого года появления Короны Вячеслав стал одним из постоянных сотрудников журнала. Первая статья, появившаяся в Короне, «Vergile Historiosophie», была написана по — немецки[173]. Многие из следующих статей, появляющихся в Короне до закрытия этого журнала во время войны были переведены им самим и глубоко переделаны из уже раньше существующей его статьи: «Ты еси», напечатанная под новым заглавием «Anima», «Terror antiquus», «Письмо о ”Docta Pietas“», обращенное к Александру Пеллегрини, и др.[174] Сотрудничество с Короной было крайне ценно и плодотворно для Вячеслава. Оно дало ему повод снова глубоко передумать и часто по — другому сформулировать некоторые из самых существенных для него мыслей.