Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней Страница 48

Началась советско-финляндская война. Финны воевали со старейшими врагами Польши, а мы вели праздную жизнь во Франции. Несколько тысяч польских добровольцев, из них примерно половина польских офицеров из Парижа, вызвались отправиться в Финляндию. Мое имя значилось в списках, и я с надеждой ждал того дня, когда мы отправимся в Финляндию. После долгих недель ожидания финское консульство в Париже известило нас, что «по политическим соображениям» Финляндия вынуждена отказаться от нашего предложения.

День следовал за днем, и таяли надежды на скорое назначение. К нам просочилась информация, что Франция сама страдает от недостатка вооружения, а потому вряд ли будет вооружать нас. Кое-кто из поляков, направленных в полки, сообщил нам, что многие подразделения до сих пор не обеспечены оружием, а в некоторых на несколько человек приходится одна винтовка старого образца.

Немцы напали на Бельгию и Голландию. Теперь все должно измениться, уверяли мы друг друга. В любой момент нас могут отправить на фронт. Это уж точно.

Но ничего не происходило. Немцы пронеслись через Бельгию и Голландию, вторглись во Францию и двинулись к Парижу. А мы по-прежнему носили гражданскую одежду, ходили на уроки французского языка, участвовали в ежедневных построениях, а все оставшееся время умоляли польских и французских высокопоставленных лиц выдать нам форму и оружие и отправить на фронт. Увы, все было тщетно.

Ради единственной цели – воевать против немцев – мы все стремились попасть во Францию. Мы верили в непобедимость Франции и, возможно, Британии. Психологически мы не были готовы к поражению этой страны, к ее разгрому. Однако все шло к тому. Близился конец, но мы отказывались верить в это, даже когда началось массовое бегство из Парижа.

Когда подразделение французских связистов исчезло из казарм, оставив только несколько ординарцев, которые занимались тем, что опустошали винные погреба, мы начали действовать. Взломав склады, мы вышли из них уже во французской форме, прикрепив на нее польских орлов и знаки различия польской армии. Разделившись на группы по десять человек, мы занялись поиском транспортных средств. Мы со Сташеком были в одной группе. Обойдя несколько улиц, мы наткнулись на припаркованную колонну армейских грузовиков; в это время водители потягивали вино в близлежащем кафе. Мы влезли в крайний грузовик, я сел за руль и спокойно вывел машину из колонны. Никто не бросился за нами в погоню. Мы немного попетляли по городу и остановились.

– Ну и что теперь? – спросил я спутников.

– Винтовки. Нам надо достать винтовки.

– Где, черт побери, мы их достанем?

– Действительно, где?

Мы были абсолютно разными людьми, и поэтому никак не могли договориться. После долгих споров мы решили покинуть Париж и отправиться в Версаль, недалеко от которого размещался один из польских полков. Мы надеялись, что они помогут нам с винтовками.

В Париже уже было несколько сигналов воздушной тревоги, однако бомбардировке город не подвергался. Дороги забиты транспортом. Армейские грузовики, личные машины, фургоны и телеги, набитые людьми, чемоданами и обязательными для французов бутылями с вином, медленно выползали из города в южном направлении. Каждый раз при объявлении воздушной тревоги весь транспорт останавливался, люди ложились на землю и в придорожные канавы, прикрывая руками голову в ожидании бомб. Через какое-то время движение восстанавливалось.

Версальские казармы были пусты. Мы обнаружили только несколько поляков, подбиравших себе польскую форму на разоренном складе.

– Давайте присоединяйтесь к нам, – предложили они.

Нас не пришлось долго уговаривать, и вскоре мы сменили французскую форму, найденную на складе в Париже, на польскую. Но оружия у нас по-прежнему не было.

Наступил вечер, и мы решили переночевать в Версале. Опасаясь, как бы не нашлось охотников угнать у нас грузовик, мы провели ночь в нем, хотя в казармах в нашем распоряжении были кровати и спальные принадлежности.

Утром стало известно, что немцы прорвались с севера и широким фронтом наступают на Париж. Ходили разговоры о линии обороны на Луаре. Мы решили отправиться туда.

Мы обшарили склад в поисках съестного и нашли немного шоколада, армейских галет и вина, после чего сели в машину и влились в бесконечный транспортный поток, выливавшийся из Парижа в южном направлении. Было ощущение, что мы больше стоим, чем едем. Грузовик заглох, немного не доехав до Шартра, – кончился бензин. Несколько минут стоял страшный крик. Создалась пробка. Водители, выплеснув на нас накопившееся раздражение, объединенными усилиями оттащили наш грузовик в канаву. Движение восстановилось. Мы не могли заправиться; бензин был на весь золота. Немцы буквально наступали на пятки. При таких обстоятельствах ни один водитель не согласился бы поделиться горючим.

В Шартр мы пошли пешком вместе с тысячами людей, идущих по обеим сторонам дороги. В городе царил хаос. Жители оставляли дома, наскоро упаковывали самое необходимое, грузили на любой транспорт и вливались в поток беженцев, двигавшихся на юг. Правда, были и такие, кто спокойно воспринимал сложившуюся ситуацию и предпочитал выждать и посмотреть, что будет дальше. В Шартре мы впервые услышали, как французы говорили друг другу: «La guerre est finie»[23].

Для нас, поляков, война во Франции ни начиналась, ни заканчивалась.

Проведя несколько бесплодных часов в поисках какого-либо военного командования, готового взять нас и обеспечить оружием, мы провели ночь в пустом доме в предместьях Шартра. Утром мы проснулись от голода. На наше счастье, в огороде заблудились две бесхозные курицы, которых мы приготовили и съели. Слегка подкрепившись, мы вышли на улицу. Через открытые окна неслись патриотические призывы, чередующиеся с плохо замаскированными заявлениями о немецком наступлении. Беженцы, проходившие через город, говорили, что немцы в обход Парижа устремились на юг. Нам ничего не оставалось, как опять влиться в поток беженцев.

В полдень между Шартром и Шатоденом немецкие истребители обстреляли из пулеметов вереницу транспортных средств и людей; многие были убиты. Спустя четверть часа немецкие «штуки»[24], спикировав, забросали бомбами беспорядочно движущуюся людскую массу.

Когда самолеты улетели, мы вылезли из канавы, в которую спрятались во время налета. На дороге творился кромешный ад: изуродованные тела, искореженные машины. В воздухе стоял густой запах крови. Мы влезли в цветочный фургон (все, кто в нем ехал, были убиты). Я сел за руль, и мы поехали.

На фургоне, который стонал под тяжестью десяти здоровых мужчин, мы добрались до Фонтана. У нас опять закончился бензин, и только мы собрались бросить фургон, как у едущего перед нами автомобиля сломалась ось, и машину столкнули в канаву. Пассажиры взяли свои вещи и присоединились к потоку беженцев, а мы вылили бензин, оставшийся в баке брошенной машины. Бензина хватило нам до Вандома. Отсюда после недолгих споров мы решили двинуться в западном направлении на Ла-Флеш, Анже и дальше на Нант. Я был уверен, что в Анже находится в изгнании польское правительство, и считал, что там мы получим необходимую помощь. Если же правительство уехало из Анже, то я слышал, что туда часто заходят польские суда, и у них мы бы могли разжиться продуктами. В то время мы еще не думали об отъезде в Англию.