Леонид Самутин - Я был власовцем Страница 49

Противоборство двух идеологий – «белой» и «красной» – опять, теперь уж на моих глазах, явно закончилось поражением первой из них. Тогда я во всем видел вину немцев с их полной политической близорукостью, оголтелым и грабительским национализмом, со всей отвратительной системой нацизма.

Но меня интересовали и дальнейшие подробности, относившиеся к этой РННА. Я попросил отца Гермогена рассказать мне продолжение. Оказалось, что в штабе группы армий «Центр» оставались еще офицеры, разделявшие взгляды их бывшего начальника фельдмаршала фон Бока и противодействовавшие некоторым установкам нового командующего фельдмаршала фон Клюге.

Когда фон Клюге, разъяренный провалом идеи создания РННА, приказал прекратить формирование русских соединений больше батальона, двое офицеров его штаба – генерал-майор фон Треско, начальник оперативного отдела штаба группы армий «Центр» и майор Герсдорф, начальник разведывательного отдела этого штаба – решили летом 1942 года создать так называемое «пробное соединение» – русскую бригаду и передать командование этим «пробным соединением» генерал-лейтенанту Георгию Константиновичу Жиленкову и полковнику Владимиру Ильичу Боярскому. Основой для формирования этой бригады и должны были послужить части РННА.

Но и из этой идеи ничего не вышло. Когда стало известно, что вступает в силу приказ Клюге о расформировании бригады на отдельные батальоны, включаемые в состав немецких полков, Жиленков и Боярский, ссылаясь на соглашение, достигнутое ими на переговорах с фон Треско и Герсдорфом, отказались от дальнейшего участия в этом деле и заявили, что никогда не давали согласия быть немецкими наемниками, а только союзниками. Фон Клюге объявил их бунтовщиками и приказал отдать обоих под суд, но их покровители Треско и Герсдорф сумели упрятать Жиленкова и Боярского сперва в лагерь военнопленных, потом, как военнопленных же, перевести в другой лагерь, находившийся уже в подчинении других инстанций, не штаба группы армий «Центр», и таким образом спасти обоих.

Меня очень удивила эта история, даже показалась маловероятной, потому что у нас, в нашей системе, подобного бы осуществить никому не удалось. Но отец Гермоген заверил меня, что у немцев это легко проходило, так как у них нет такой абсолютной централизации, как в советской государственной системе, различные ведомства и министерства внутри своих сфер могут допускать и отдельные «вольности», и соперничать и враждовать друг с другом, и даже вставлять друг другу «палки в колеса». И все это уживается одновременно с врожденной и даже гипертрофированной приверженностью к дисциплинированности, послушанию и порядку. Позднее, потеревшись побольше на немецкой стороне, я много раз убеждался в правоте того замечания отца Гермогена.

Когда, немного более года спустя, в конце лета 44-го, во время разгула террора, объявленного Гитлером после неудавшегося покушения на него, я прочитал в списках казненных имена Треско и Герсдорфа, мне понятен стал их поступок в отношении Жиленкова и Боярского – значит, те два немца в штабе фон Клюге были давними и затаенными оппозиционерами и смелыми людьми. Судьба распорядилась жизнями всех четверых одинаково: каждой паре суждено было погибнуть от рук своих же – немцам летом сорок четвертого, русским – двумя годами позже…

3

И вот снова Жиленков на свободе и вместе с Кромиади, Сахаровым и другими эмигрантами опять формирует русскую часть. Теперь уж под прикрытием власовских идей объединения всех русских для борьбы с большевизмом. Как это оказалось возможно? Опять я приступил с расспросами к моему «просветителю» – отцу Гермогену. Он уверил меня, что то, что нам, людям с советским опытом, кажется невозможным, у немцев оказывается возможным, и вовсе не потому, что немцы «лучше» русских, а просто потому, что они «другие». Что-то иное, что легко осуществимо у русских, совсем недостижимо у немцев.

Мне было очень интересно слышать такие взгляды, я жадно впитывал в себя эти новые для меня истины.

Но еще более интересно было услышать рассказ о биографии самого Жиленкова. Выходившая в то время немецкая газета на русском языке для нас, надевших немецкие шинели, под названием «Доброволец» подписывалась «Ответственный редактор – генерал-лейтенант Г.Н. Жиленков». Материалами этой газеты мне часто приходилось пользоваться в пропагандистской работе в бригаде Гиля, мне очень импонировал тон этих материалов – не холуйский, освобожденный от подобострастия к немцам. Газета прибегала к упоминаниям о немцах только в случаях сообщения официальных материалов: сводок Верховного главнокомандования или в переводах с германских официозов. В остальном о русских делах писалось с чисто русских позиций и точек зрения, и это импонировало читателям, и к материалам «Добровольца» большей частью относились с доверием.

Теперь вот судьба неожиданно свела меня и с самим «генерал-лейтенантом» Жиленковым. Что он за человек?

На вид ему было лет 40, совсем немного повыше среднего роста, коренастый, плотный, широкоплечий и круглолицый шатен, с волевыми манерами старого кадрового военного, привыкшего повелевать.

К своему удивлению, узнаю, что он гораздо моложе, чем выглядит – с небольшим 30. Родился в 1912 году или 1911 году. Никакой не кадровый военный, а партийный работник из кадровых молодых партийцев, делавших быструю карьеру в предвоенные годы, когда Сталин опустошил ряды своей партии и заменял старые кадры новыми, молодыми, такими, как Жиленков.

Был Жиленков из беспризорных времен Гражданской войны, и благодаря своему характеру и способностям, в благоприятных условиях, предоставлявшихся молодой советской властью этой категории обездоленных детей – беспризорникам, выбился в «люди», стал активным комсомольцем, поступил в МВТУ им. Баумана, был там секретарем комсомола, рано вступил в партию, по окончании вуза занялся не инженерной, а партийной работой и быстро подвигался по партийно-иерархической лестнице. К началу войны он был уже секретарем одного из Московских райкомов.

Война выдвинула его вперед сразу на несколько ступенек. Он стал начальником политотдела одной из армий, в первые же недели войны очутился в огне первых сражений, заменил на какое-то время погибшего командарма, оказался в одном из громадных котлов осени сорок первого года, в окружении попал в плен и, не желая быть узнанным немцами, переоделся в красноармейскую бойцовскую форму и растворился в массе пленных.

Дальнейшая его история была похожа на детектив. На первичном сборном пункте военнопленных немцы отобрали несколько десятков человек для вспомогательных работ. Жиленков, умеющий водить машину, попал в эту группу. Их стали использовать на вспомогательных работах по подвозке различных военных материалов. Так длилось некоторое время. Но однажды одна из групп этой бригады, воспользовавшись ротозейством конвойных немцев, совершила побег, забрав с собой и оружие. Разъяренные немцы немедленно поволокли на расстрел всех оставшихся членов бригады, в том числе и Жиленкова. Когда, как говорится, запахло жареным, Жиленков решил выложить свой козырь – он объявил, что он не простой солдат, а крупный военный чин и имеет что сказать немецкому командованию. Он отказался при этом говорить дальше с местным начальством и потребовал быть доставленным к вышестоящему начальству. Немцы приостановили экзекуцию и запросили иструкции у своих шефов. Те потребовали к себе Жиленкова, заодно решилась участь и остальных – расстрел отменили, и всех отправили в ближайший лагерь военнопленных, Жиленкова же после ряда допросов по всеподнимающимся инстанциям постепенно перевели в лагерь военнопленных близ Летцена, в Восточной Пруссии, где находилась и ставка главного командования Восточного фронта.