Антонио Сальери. Интриган? Завистник? Убийца? - Сергей Юрьевич Нечаев Страница 49

На это старик Сальери сказал, что они прекрасны, но также выходят за рамки жанра в отдельных деталях, а посему больше походят на симфонии.

— А его «Реквием»? — не унимался Рохлиц.

— Ах! — воскликнул Сальери. — В этом произведении Моцартом, прожившим достаточно легкомысленную жизнь и находившимся перед лицом смерти, руководил дух Вечности, Святой дух!

Музыковед и театровед Адольф Жюлльен дополняет этот рассказ следующими словами:

— Как могло получиться, — спросил Рохлиц, — что вы решили ничего более не издавать?

— После моего ухода из оперы, — ответил 72-летний Сальери на своем полуфранцузском, полуитальянском жаргоне, — я ничего не написал, кроме песнопений, канонов[59] и прочих подобных мелочей, предназначенных для исполнения на открытом воздухе, а также церковной музыки. Для религиозных песен я беру священные тексты, для прочих я сам сочиняю слова. Все, что я создал для мира, уже опубликовано. Что же касается этих мелочей, то они сделаны для моих друзей, а моя религиозная музыка сделана для Господа и моего правителя.

Что же касается мнения Сальери о музыке Моцарта, то тут весьма интересный рассказ оставил нам композитор и музыкальный критик Джозеф Майнзер, уроженец Германии, последние десять лет своей жизни работавший в Англии:

«Сальери не говорил много об операх Моцарта, он даже не сказал ни слова о «Доне Жуане». Напротив, он показал заметное предпочтение «Свадьбе Фигаро» — опере, которая была самым холодным образом принята в Вене, но я знаю из достоверного источника, что Сальери в ряде случаев и во времена, более приближенные к появлению этого произведения, высказывался всовершенно противоположном смысле. В 1807 году, через шестнадцать лет после смерти Моцарта, Сальери обедал однажды в Бадене, недалеко от Вены, у княгини Галицийской. За столом заговорили о Моцарте, и у Сальери спросили его мнение об опере «Свадьба Фигаро». «Я вам отвечу, — сказал он, — то, что я сказал императору Иосифу в вечер первого представления. Он спросил о моем мнении, и я сказал ему, что нет ни слова правды в этом произведении, что Моцарт не понимает сердечных переживаний мужчины, и он описывает любовь, как итальянцы описывают колики». Эти слова произвели очень тяжелое впечатление на всех собравшихся; и никто, за исключением Сальери, не был расположен смеяться».

Что это за «достоверный источник», понятное дело, не уточняется. А посему и вера данному рассказу должна быть соответствующей…

Летом 1822 года Вену посетил композитор Джоаккино Россини, и он встречался там с Сальери. А в следующем году здоровье Сальери изменилось в худшую сторону, а вместе с этим — и его репутация.

По одной из версий, в октябре 1823 года у 73-летнего Сальери случился паралич ног, из-за чего он был вынужден лечь в больницу.

По другой версии, весной 1823 года его состояние настолько ухудшилось, что однажды он потерял равновесие и упал, сильно разбив себе голову. Начиная с этого момента, ясность рассудка покинула его, и в октябре, после тяжелого нервного припадка, его поместили в больницу. Там он провел еще полтора мучительных года.

Следует отметить, что в 1823 году Сальери находился на вершине славы и почета. Лет ему было немало, но он еще продолжал работать, доводя до совершенства композиционные правила венской классической музыкальной школы.

В это невозможно поверить, но именно в этом году этот добрейшей души человек вдруг неожиданно для всех порезал себе горло бритвой, и только чистая случайность спасла его от смерти вследствие чрезмерной кровопотери.

Что это было? Говорят, на старости лет маэстро Сальери стал часто впадать в депрессии, и в этом отношении 1823 год выдался для него особенно тяжелым. Одни рассказывают, что именно в этом году ему изменило зрение, другие — что во время прогулки на него чуть не наехал извозчик.

В конце концов, дочери решили принудительно госпитализировать отца в загородную клинику. Ему оформили персональную пенсию с полным сохранением его придворного жалованья и поместили в особую палату, под присмотр опытных врачей и санитаров. Когда же он вдруг порезал себя бритвой, никто так и не получил вразумительных объяснений о причинах произошедшего.

Профессор Бернар Лешевалье в связи с этим пишет:

«Обличение Сальери было упорным, к его высказываниям следует относиться с осторожностью, так как он стал очень подавленным, можно даже говорить о бредовой меланхолии — ведь он пытался перерезать себе горло и обвинял себя во многих проступках».

А вот утверждение Пьера-Франсуа Пеша:

«В 1823 году Сальери попытался перерезать себе горло, когда его госпитализировали против его воли. Санитары, присматривавшие за больным, вовремя спасли его, и он избежал смерти».

Если это так и было, нетрудно представить себе, какой тягостный след в психике музыканта оставляли зловещие слухи и незаслуженные обвинения. Как бы то ни было, любители сенсаций не преминули придать им скандальную форму. Но откуда все это пошло? Вопрос интересный. Например, эту новость отметил в своем путевом дневнике 27 ноября 1823 года композитор Кароль Курпиньский. Гость из Варшавы по приезде в Вену хотел представиться Сальери, но в одном венском музыкальном магазине (бойком рассаднике всевозможных сплетен) Курпиньскому сказали, что Сальери смертельно болен и никого, даже близких, не принимает! «Кажется, он перерезал себе горло», — записал у себя в дневнике Кароль Курпиньский. Кажется! То есть поляк ничего не утверждал, а лишь указал на то, что такой слух существовал осенью 1823 года.

Только с чужих слов мог говорить об этом и племянник Бетховена Карл, который вдруг заявил, что «Сальери перерезал себе горло, но еще жив», а потом, через два месяца снова сделал запись в разговорной тетради: «Сальери утверждает, будто отравил Моцарта».

Правильно говорят: истина — это событие, подтвержденное двумя соседками…

А что это, кстати, за санитары, присматривавшие за Сальери, которые вовремя спасли его? Они могли бы быть отличными свидетелями. Но прямых свидетельств,