Уильям Манчестер - Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии Страница 49

Офицерский корпус императора относился к ним с презрением. Поразительный триумф Мольтке в 1866 году сбрасывался со счетов.

Австрийцев мог разбить кто угодно и били почти все. Так или иначе, с французской точки зрения прошлая победа в значительной степени была демонстрацией эффективности, которая вызывала мало интереса. Тот факт, что Пруссия построила сеть железных дорог с прицелом на войну, что изучила блестящее использование генералом Шерманом железных дорог в штате Теннесси, что овладела искусством телеграфной координации воинских эшелонов, считался в штабе Наполеона малозначительным. Если бы кто-то отстаивал другое мнение, к нему отнеслись бы как к фантазеру.

В действительности же сами они были фантазерами. В тот год Жак Оффенбах, сбежавший из хора в кельнской синагоге, достиг в Париже пика своей популярности, и французское представление о войне было намного ближе к его опереттам в театре «Комеди Франсез», чем к реальности. Индустриальная революция преобразила саму профессию производства вооружений, но в своих военных иллюзиях французы ориентировались на битвы Наполеона I. Им виделась великая война так, как она изображалась на эффектных художественных полотнах, – с картинными зарядами, романтическими драгунами в рыцарских панцирях, лунными отблесками на копьях императорской кавалерии. В воображении виделись формирования бесстрашных гренадер, катящих пушки по обнаженным флангам, лошади с резко очерченными мускулами и раздувающимися горячими, красными ноздрями, да еще и в плюмажах. «Это было слишком прекрасно», – писал позднее Теофиль Готье. Поскольку в полете фантазии совершенно неуместны монотонный перестук азбуки Морзе и еще более монотонный стук паровозных колес, такие вещи были признаны пустяками. Вместо них должны быть трубы глашатаев и храбрые люди, которые под грохот орудий маршем идут с яркими знаменами к полю славы, полю чести.

Под грохот орудий… Вот где камень преткновения. При огромной численности войск, наличии закаленных ветеранов и стратегических рубежей Луи Наполеон мог бы преодолеть другие свои недостатки. Смертельная слабость Франции заключалась в ее артиллерийском вооружении. Ее маршалы были настолько поглощены военной славой, что недооценили значения огневой мощи. Находившиеся на вооружении их пехоты ружья калибра 43, которые заряжались с казенной части и стреляли патронами, имели дальнобойность вдвое выше, чем игольчатые ружья, с помощью которых Пруссия сокрушила Габсбургов четыре года назад; в какой-то степени оправданными были их надежды на свои митральезы, которые, как и американское шестиствольное орудие Гатлинга, можно считать примитивными предшественниками выходящего на авансцену пулемета. Митральеза имела двадцать шесть стволов; с помощью механизма ручного управления из них можно было стрелять в быстрой последовательности. Но артиллерия французов безнадежно устарела. У них было на 30 процентов меньше полевых орудий, чем в артиллерийских частях Мольтке, а французские стволы были хотя и нарезными, но бронзовыми. Шнайдер даже воспользовался изобретенными сэром Джозефом Уитуортом укрепленными внешними кольцами сварными стволами, которые стали основой британской артиллерии. Короче говоря, Лебюф оказался примерно в такой же неприятной ситуации, как и австрийские защитники Кенигграца в 1866 году. А виноват он сам. Когда после войны в Бельгии были опубликованы «Секретные документы второй империи», выяснилось, что маршал наложил резолюцию «годится все» на предложение Круппа поставить Франции заряжающиеся с казенной части орудия из литой стали. Его коллеги горели желанием сохранить начавший оперяться завод Шнайдера, которому, заметим, в 1870 году предстояло быть парализованным первой успешной забастовкой коммунистов. Да и Лебюф не считал, что стволы из Эссена представляют какую-либо ценность. Специалисты по вооружениям, разделявшие взгляды техников Роона, убедили его в том, что трудности, связанные с охлаждением стали в процессе литья, непреодолимы. (Луи Наполеону лучше было бы проконсультироваться у своего романиста, обладавшего самым богатым воображением. В марте 1868 года, когда Лебюф набросал свою резолюциям) «ничего не произошло» на предложение Эссена, Жюль Берн писал 12-ю главу романа «Двадцать тысяч лье под водой». Герой Верна капитан Немо, устроивший для профессора Ароннакса экскурсию по «Наутилусу», объясняет ему, что двигатель подводной лодки сделан из лучшей стали в мире, отлитой «Круппом в Пруссии».) Более того, Лебюф упрямо оставался преданным орудиям, заряжавшимся со ствола. Даже если сделать заряжающиеся с казенной части пушки безопасными для канониров, утверждал он, остается проблема утечки газа и последующей потери дальнобойности. Конечно, он был не прав во всех аспектах. Вильгельм, Бисмарк и Мольтке усвоили важнейший урок на полигоне в Тегеле, и теперь они покажут это всему миру – во Франции.

Итак, орудиями августа 1870 года стали дымящиеся стволы Альфреда Круппа. По дальнобойности они вдвое превосходили бронзовые орудия противника, а по точности и скорострельности (против чего выступали французские эксперты по вооружениям на том основании, что уйдет слишком много боеприпасов) пушки из Рура были лучше всего, что мог выставить противник на поле боя. Хотя митральезы хранились в таком секрете, что их не выдавали армии до последних дней мобилизации, прусская разведка предупредила о них Берлин. Немцы, в отличие от французов, относились к своим шпионам серьезно. Батареям было приказано обнаруживать стрекочущие пулеметы на первых же стадиях каждого боя и уничтожать их, чтобы заставить противника воевать мелкокалиберным оружием. Поскольку солдаты в те дни маршировали буквально под грохот орудий – в дыму войны это было единственным способом обнаружить, где происходят боевые действия, – французы топали к своей смерти. Первая перестрелка произошла при Виссембурге, в Эльзасе, 4 августа; крупповским снарядом был убит французский генерал. Затем, 6 августа, состоялось великое испытание при Верте, в Северо-Восточной Франции. Маршал Патрис Макмагон считал атаку Пруссии настолько маловероятной, что не позаботился о рытье окопов. Он беспокоился главным образом о том, что противник может ускользнуть. «Никогда, – писал один из его подчиненных, – войска не были в большей степени уверены в себе и в успехе». А потом ударила кувалда Круппа. Противостоявшие друг другу подразделения пехоты по силе были равны, и еще неизвестно, чья бы взяла, но после восьми часов пушечного обстрела французские ряды сломались и отступили в страшном беспорядке.

Верт стал предзнаменованием; жителям деревни понадобилась целая неделя, чтобы очистить виноградники и леса от трупов в шикарных панталонах. Прусский наследный принц также понес тяжелые потери, но постепенно его командиры поняли, что им не надо заряжать ружья: пусть все решает их великолепная артиллерия. В официальном французском отчете говорится, что заряжающиеся с казенной части орудия Круппа «сокрушили все попытки французских артиллеристов нанести ответный удар и обрушили лавины снарядов на массированные ряды пехоты, которая без малейшего прикрытия дожидалась момента, чтобы отразить наступление, которое так и не состоялось». Военные дневники участников рисуют более живые картины; один пруссак увидел вдали голубые блузы, их движение было подобно «растревоженному пчелиному улью», французский наблюдатель писал: «Земля была настолько густо усеяна мундирами, что напоминала льняное поле». Пока ликующие пруссаки, саксонцы, гессенцы и силезцы распевали обретшие новую популярность «Вахта на Рейне» и «Германия превыше всего», их озлобленные враги едва переставляли ноги, монотонно повторяя: «Раз, два, три, смерть».