Александр Бондаренко - Милорадович Страница 49

«До марта 1807 года корпус Милорадовича дальше не подвигался»[682]. Отрад барона Мейендорфа еще с декабря 1806 года осаждал знаменитый Измаил.

Франция и сама была не прочь вмешаться в войну России с Турцией. «Наполеон возобновил свои предложения Селиму III[683]: он предлагал ему послать через Боснию, Македонию и Болгарию 25 тысяч человек из армии Мармона[684], чтобы сражаться против русских на Днестре»[685]. От помощи турки отказались, однако опыт у своих союзников старались перенимать.

«Еще до своего вступления на престол Селим III убежден был в необходимости произвести реформу турецкой армии и флота. Селим и его сотрудники… выработали фирман, которым учреждался, под названием низами-джедид, целый корпус регулярной армии с разделениями и чинами на европейский образец, с точно определенным бюджетом»[686].

Так что война продолжалась с новой силой.

«С целью отвлечь часть неприятеля от Измаила и тем облегчить Мейендорфу овладение им, корпус графа Каменского наступал к Браилову, а генерал Милорадович со своими войсками двигался из Бухареста к Журже; Главнокомандующий же находился при последнем корпусе»[687].

Это было 4 марта; Паскевич[688], в ту пору штабс-капитан, вспоминал:

«Выступили мы при теплой погоде, по-летнему; но вскоре пошел дождь при холодном ветре, потом вместе с холодом снег и вьюга; степь замело, ничего различить было невозможно, проводники потеряли дорогу, по которой прошли передовые войска с Милорадовичем»[689].

«Едва стемнело, как пошел сильный дождь, продолжавшийся всю ночь; тем не менее русские войска, невзирая на сильный холод, не раскладывали огней, чтобы не дать тем знать неприятелю о своем приближении…

Милорадович подошел к Турбату, где был встречен большими силами турок. Казаки, завязавшие перестрелку с неприятелем, когда приблизилось каре, приняли вправо, к горам. Генерал Милорадович, продолжая наступление, открыл орудийный огонь, принудивший противника отступить в Турбат, где турецкая пехота укрепилась в домах, землянках, за плетнями… С каждой минутой сражение разгоралось; неприятель постепенно получал подкрепления, отрад его конницы показался со стороны Журжи и направился в тыл нашим войскам. Тогда генерал Михельсон отправил на подкрепление Милорадовича всю кавалерию, под начальством генерал-майора Ребиндера[690], который, атаковав и опрокинув турецкую конницу, гнал ее три версты по журжевской дороге.

Стрелки ворвались в Турбат, где и завязался упорный рукопашный бой. Уцелевшая часть турок отступила в окруженный глубоким рвом замок. Когда на предложение выйти и сдаться неприятель ответил выстрелами, то Главнокомандующий приказал подвезти батарейные орудия, начавшие ядрами громить замковые стены. Вскоре почти весь замок пришел в разрушение, и стрелки двинулись на штурм. Не более как в четверть часа замок был взят, и все защитники его погибли под штыками солдат. Так закончилось сражение 5 марта, ознаменовавшее наши войска еще одной победой»[691].

На следующий день части русской армии вновь имели успешное сражение большим турецким отрядом, вышедшим из Журжи, а затем, простояв три недели в Турбате, Михельсон возвратился к Бухаресту. Тем временем генерал Мейендорф разгромил под Измаилом отряд сераскира Пегливана[692].

Русские победы — точнее, собственные поражения — громовым эхом отозвались в султанском дворце.

«Янычары свергли Селима III и провозгласили султаном Мустафу IV[693]»[694].

«Селим пал жертвой коалиции солдатчины, простонародья и духовенства.

Новый султан дано уже был известен своей ненавистью к реформам. Он приписывал поражения османов тем европейским новшествам, которые уже были ими приняты. Вообще он был человеком посредственного ума и занят был только своими удовольствиями»[695].

«Новый султан решил действовать энергично и приказал визирю с 40-тысячным войском двинуться на Бухарест»[696].

«Узнав, что грозный Милорадович отозван на нижний Дунай, а в Бухаресте один Александр Федорович Ланжерон, одержимый лихорадкой, имеющий только 3000 здоровых солдат, верховный визирь, по убеждению валахских князей, решил переправиться в одном месте, у Журжи, и идти прямо на Бухарест»[697].

«Ибрагим-паша, разделив армию на два корпуса, 30 марта двинулся к Силистрии и Журже. Главный удар направлялся на корпус Милорадовича…

Узнав о движении главной турецкой армии… генерал Милорадович понял опасное положение своего корпуса. Главная опасность угрожала со стороны Силистрии, откуда неприятель, через город Обилешти, мог направиться к Бухаресту — и тогда наш малочисленный корпус, атакованный с двух сторон превосходными силами противника, должен был неминуемо потерпеть поражение. Но как до конца мая неприятель не двигался вперед, то тем временем Милорадович отправил все продовольственные припасы и войсковые тяжести в Урзичени, а больных, на подводах, отослал в Фокшаны. Паника, обуявшая жителей при известии о наступлении турок, была настолько велика, что вскоре город и окрестные села совершенно опустели, а бесконечные обозы с разным имуществом потянулись из Бухареста к Яссам и дальше, к границам Австрии. Ни уверения Милорадовича, ни полное спокойствие русских войск, остававшихся в городе и ближайших деревнях, не могли подействовать на валахов, твердо убежденных, что русских постигнет неминуемое поражение и поголовная гибель. В Бухаресте царили полный беспорядок и смятение»[698].

«Напрасно Милорадович старался рассеять опасения жителей, приказав везде играть музыке и давая балы в Бухаресте. Все это относили только к его беспечности. Никто из жителей не сомневался, что русские войска, стоявшие под Бухарестом, будут разбиты, отрезаны от сообщений и, конечно, принуждены будут сдаться. Тогда настанет грозный час расплаты с турками.

Но Милорадович был не из тех, которых тешат пустые забавы в ущерб дела. Он понимал всю важность обстоятельств и с напряженной энергией следил за каждым шагом противника, обдумывая план, способный расстроить все расчеты неприятеля»[699].

«Наконец, 29 мая, пришли первые вести о дальнейшем движении неприятеля… Невзирая на движение таких грозных сил, генерал Милорадович не только не унывал, но и надеялся еще разбить турок. В случае если бы корпусу, подавляемому численностью противника, пришлось отступать, то "…храбрость моих войск, — писал Михаил Андреевич генералу Михельсону, — соединит меня с корпусом графа Каменского"»[700].