Мария Кюри - Пьер и Мария Кюри Страница 49

Что подумали бы Вы о человеке, если бы ему пришло в голову пробить лбом стену из тесаного камня? А ведь такая мысль может явиться в результате наилучших побуждений, но по существу она нелепа и смешна.

Я полагаю, что определенные вопросы требуют общего решения и в настоящее время уже не допускают ограниченного, местного решения, а когда вступаешь на путь, который ведет в тупик, то можно наделать много зла. Я полагаю также, что справедливость не от сего мира и что самая крепкая система, или, вернее, самая экономная, та, которая одержит верх. Человек изнуряет себя работой, а все-таки живет нищи-м. Это возмутительное дело, но прекратится оно не по причине своей возмутительности. Вероятно, оно исчезнет потому, что человек — своего рода машина; а с точки зрения экономии выгодно пользоваться любой машиной по ее норме, не насилуя.

У Вас удивительные понятия об эгоизме: когда мне было двадцать лет, меня постигло большое горе, — я потерял очень любимую мной подругу детства и при ужасных обстоятельствах — у меня не хватает мужества рассказывать Вам все… После ее гибели меня и днем и ночью преследовала одна навязчивая мысль, мне доставляло какое-то удовольствие терзать самого себя. Затем я искренне стал жить, как живут священники, затем я дал себе обет интересоваться лишь вещами и больше не думать ни о людях, ни о самом себе. Уже впоследствии я часто спрашивал себя, не было ли это отречение от жизни простой уловкой перед самим собой, чтобы иметь право все забыть.

Можно ли в Вашей стране свободно переписываться? Я сильно сомневаюсь в этом и думаю, что впредь лучше не заниматься в наших письмах такими рассуждениями, которые, несмотря на чисто философский их характер, могут быть дурно истолкованы и причинить Вам неприятности.

Если Вы соблаговолите мне писать, то адресуйте: 13, улица Саблон.

Ваш преданный друг Пьер Кюри».

Вот и октябрь. Сердце Пьера преисполнено счастьем. Мари исполнила обещание и вернулась в Париж. Ее видят и на лекциях в Сорбонне и в лаборатории Липпманна. Но в этом году — по ее предположениям, последнем во Франции — она живет уже не в Латинском квартале. Броня уступила ей комнату при своем приемном кабинете, который она открыла на улице Шатоден, 39. Так как Длусские живут на улице Ля Вийет и Броня приходит на улицу Шатоден только днем, Мари может работать там спокойно.

В этой-то мрачной, немного печальной комнате Пьер продолжает говорить ей о своих чувствах. По-своему он так же упорен, как Мари. В нем сидит та же вера, что и у будущей его жены, но еще более целостная, еще. более свободная от всякой примеси. Наука для него — единственная цель. Поэтому его любовная история своеобразна, почти невероятна, поскольку в ней перемешиваются в одно и сердечное влечение и основное стремление его ума. Человека науки тянет к Мари и порыв страсти и в то же время высшая потребность.

Он готов пожертвовать тем, что люди зовут счастьем, ради счастья, известного только ему. Он предложил Мари проект, на первый взгляд, до того ошеломительный, что мог бы сойти за хитрость, но в действительности вполне логично вытекавшей из натуры Пьера. Если Мари его не любит, то не согласится ли она на чисто дружескую сделку: работать в квартире на улице Муфта р, где окна выходят на сады, а всю квартиру можно разделить на две независимые друг от друга половины?

Или же он, Пьер Кюри, поселится в Польше, но ведь тогда ей неизбежно придется выйти за него замуж? Вначале он будет давать уроки французского языка, а после, худо ли, хорошо ли, он вместе с ней займется научною работой.

Перед бывшей наставницей, когда-то встретившей пренебрежение со стороны семьи польских помещиков, является скромным просителем этот единственный в своем роде человек.

Мари делится с Броней своими колебаниями и рассказывает о предложении Пьера, о его готовности покинуть родину. Она лично не считает себя вправе принять такую жертву, но потрясена самим фактом подобного предложения со стороны Пьера.

Узнав, что Мари говорила о нем у Длусских, Пьер предпринимает натиск и с этой стороны. Он заходит к Броне, с которой уже не один раз встречался, и всецело привлекает ее на свою сторону и приглашает вместе с Мари в Со, к своим родителям. Супруга доктора Кюри уводит Броню в сторону, настойчиво и проникновенно просит ее подействовать на младшую сестру.

— Нет в мире человека такого, как мой Пьер, — говорит она. — Пусть ваша сестра не колеблется. Ни с кем она не будет так счастлива, как с ним.

Но пройдет еще десять месяцев, прежде чем эта полька свыкнется с мыслью о замужестве. Как истая «развитая» славянка, Мари обуреваема всякими теориями о жизни, о своем долге. Некоторые из ее теорий прекрасны и великодушны, другие — одно ребячество. Конечно, не они — и Пьер это давно понял — определяют превосходство Мари как человека. Ученый невысоко ценит те жизненные правила, какие у Мари являются общими с несколькими тысячами ее культурных соотечественников. То, что его держит и так чарует в ней, — это ее полная преданность научной работе, предчувствие ее одаренности, а также ее мужество и благородство. У этой изящной девушки и характер и дарования большого человека.

А ее правила? Но ведь он тоже долго жил по правилам, пока жизнь не взялась показать ему всю их нелепость. Он тоже давал себе слово не жениться. Трагический конец пылкой любви в юности принудил его уйти в самого себя и вычеркнул женщин из его жизни. Он решил никогда не влюбляться. Это благотворное правило охранило его от пошлого союза и сберегло для встречи с женщиной редкой, созданной для него. Теперь он не совершит глупости, упустив возможность большого счастья и чудесного сотрудничества. Он хочет, чтобы эта девушка, эта полька, эта женщина-физик, ставшая для неп> необходимой, принадлежала ему.

Свои намерения он мягко излагает мадемуазель Склодовской. Благодаря такого рода разговорам, да и другим, более нежным, благодаря взятой над ней опеке, благодаря непреодолимому, глубокому очарованию своей личности в их ежедневных встречах Пьер Кюри мало-помалу превращает былую отшельницу в живого человека.

14 июля 1895 года брат Мари, Иосиф, присылает ей из Варшавы теплое согласие семейства Склодовских:

«…Поскольку ты теперь невеста господина Кюри, я прежде всего шлю тебе мои самые искренние пожелания найти в замужестве столько же счастья и радости, сколько ты заслуживаешь, и по моему мнению и по мнению всех, кто знает твое прекрасное сердце и твой характер.

Я думаю, что ты права, следуя велению сердца, и ни один справедливый человек не может упрекнуть тебя за это. Зная тебя, я убежден, что всей своей душой ты навсегда останешься полькой, а своим сердцем никогда не перестанешь быть членом нашего семейства. Мы тоже никогда не перестанем тебя любить и смотреть на тебя, как на родную.