Джош Вайцкин - Искусство учиться. Как cтать лучшим в любом деле Страница 5

Если я делал неудачный ход, Брюс сразу спрашивал, чего я собирался добиться, а затем помогал по-другому подойти к принятию решения. Чаще всего во время наших занятий в комнате царила тишина: мы оба сидели, глубоко задумавшись. Брюс стремился не перегружать меня информацией, а помочь моему шахматному созреванию. Постепенно ему удалось внушить мне основы шахматной философии и системное понимание необходимости анализа и просчитывания ходов – все это он делал в мягкой, шутливой, а иногда и довольно твердой манере. Хотя полученные знания были очень ценными и сами по себе, главное – Брюсу удалось сделать мою любовь к шахматам более глубокой. Он никогда не позволял техническим приемам заглушать мое внутреннее ощущение игры.

В первые месяцы работы с Брюсом мы встречались раз или два в неделю у меня дома, иногда рано утром, иногда после школьных занятий. В большую часть остальных дней я бежал на площадь Вашингтона, чтобы опробовать вновь обретенные знания в игре со своими друзьями. У шести-семилетнего ребенка оказалось сразу два мощных фактора шахматного образования. Проблема состояла в обеспечении их мирного сосуществования. С одной стороны, в уличных играх я закалился как боец; Брюс же стремился сделать из меня терпеливого и получившего классическую подготовку игрока. Будучи еще очень молодым, я иногда не понимал реального объема предстоящей работы, но любил безупречную красоту старых партий, разыгрывавшихся на чемпионатах мира, – мы разбирали их вместе с Брюсом. Иногда молчаливый двадцатиминутный разбор ходов для достижения позиции в эндшпиле волновал меня до глубины души. А иногда напряженные размышления нагоняли скуку, и я убегал в парк играть блиц со своими друзьями – немного безрассудно атаковать и создавать восхитительные комбинации. Парк оставался развлечением. В конце концов, я был ребенком.

Несмотря на значительное внешнее давление, Брюс и родители решили пока оградить меня от участия в турнирах, до тех пор пока моему увлечению шахматами не исполнится хотя бы год. Они считали, что на первом месте должна быть любовь к шахматам, освоение их секретов, а уж на втором – соревнования. Особенно сильные сомнения мама и Брюс испытывали по поводу того, стоит ли подвергать меня сильнейшему прессингу шахматных турниров. Они дали мне несколько дополнительных месяцев спокойного детства, чем заслужили мою искреннюю благодарность. Когда мне исполнилось семь, я наконец начал выступать в ученических турнирах и чувствовал себя вполне уверенно. Дети моего возраста не прошли закалку в парковых баталиях, не сталкивались со сложными атаками или защитой, поэтому и не могли устоять перед моим напором. Правда, некоторые из них были знакомы с опасными дебютными ловушками или заученными комбинациями, обеспечивавшими им преимущество в начале игры, из-за чего я иногда терял одну-две пешки. Но в дальнейшем у моих соперников не оставалось никаких шансов. С моей точки зрения, партии, разыгрываемые на турнирах, были далеки от идеала. Скорее они напоминали интеллектуальную борьбу за первый приз, когда оппоненты постоянно оценивают преимущества друг друга и удача склоняется то в одну, то в другую сторону. Мои друзья с площади Вашингтона были отчаянными бойцами, чьи действия просчитать очень трудно; по сути дела, особенно опасными они становились, будучи загнанными в угол. Многие очень талантливые дети считали, что выиграют, не встретив особого сопротивления. Если на доске завязывалась упорная борьба, то они оказывались эмоционально неподготовленными.

Мне же, наоборот, трудности даже нравились. Мой стиль состоял в том, чтобы усложнить позицию на доске, а затем пробивать себе путь к победе сквозь царящий хаос. Чем более ожесточенной становилась борьба, тем увереннее я себя чувствовал. Кроме того, мы с Брюсом провели немало времени, изучая эндшпили, когда доска почти пуста и сложные теоретические соображения сочетаются с углубленными расчетами, чтобы завершить игру эффектным сражением. Пока мои оппоненты стремились выиграть дебют уже несколькими первыми ходами, я планировал переход партии в сложный миттельшпиль и абстрактный эндшпиль. В результате по ходу игры мои соперники постепенно теряли уверенность, а я начинал свою охоту. Заметив эту привычку, Брюс стал звать меня Тигром. Он и сейчас зовет меня так.

Мой первый год участия в шахматных турнирах протекал вполне гладко. В играх со сверстниками я чувствовал себя непобедимым, а сочетание уличной стойкости и классической подготовки оказывалось убийственным для моих оппонентов. Возможно, решающим фактором успешности моей игры стало то, что ее стиль полностью соответствовал особенностям моей личности. В результате я был свободен от внутренних конфликтов – и, как стало ясно позднее, это самый главный результат моего обучения. Брюс и дружки из парка научили выражать себя через игру в шахматы, поэтому моя любовь к ним росла день ото дня.

Шли месяцы, я одерживал одну победу за другой; мой национальный рейтинг рос как на дрожжах. Стоило показаться на каком-нибудь турнире, как сверстники приходили в ужас от одного моего вида, что было очень странно видеть. В конце концов, я был всего лишь маленьким мальчиком, боявшимся темноты и увлекавшимся мультиками про Скуби-Ду. Иногда мой соперник начинал всхлипывать прямо за доской еще до начала игры. С одной стороны, мне было очень жаль своих противников, но с другой – их страх укреплял мою веру в собственные силы. Не сразу я узнал о том, что теперь наиболее рейтинговый игрок страны в своей возрастной категории. Следующим этапом должен был стать национальный чемпионат, проводившийся в Шарлотте. Друзья из парка находились в полном восторге и показывали все новые и новые комбинации, способные улучшить мою игру. Я был бесспорным фаворитом в младшей возрастной группе (дети до третьего класса). Никто не сомневался в моей победе.

Глава 2

Проиграть, чтобы выиграть

Национальный чемпионат по шахматам среди учеников младших классов в Шарлотте. 5 мая 1983 года

Последний тур. Первая доска. Победитель получает титул чемпиона страны. Мы с соперником сидим за одиноким столом перед автоматической камерой, передающей ход игры прессе, тренерам и взволнованным родителям в вестибюле отеля. Остальные участники – около пятисот лучших юных шахматистов страны, съехавшихся на чемпионат, – сидят за поставленными в ряды шахматными столами, занимающими все остальное пространство комнаты. Первый стол – это и трон, и тюрьма, в зависимости от того, как на это смотреть. Любой мечтает попасть сюда, но, добравшись до него, обнаруживаешь, что ты в полном одиночестве на этом пьедестале, а на лбу у тебя словно нарисована мишень. С момента приезда на турнир я был желанной мишенью. Знаю, что некоторые команды специально готовились к игре со мной и месяцами разрабатывали коварные дебютные ловушки только для того, чтобы выбить меня из соревнований. Но первых шестерых соперников я обошел без труда, сыграв лишь один матч вничью. Играя со сверстниками, я чувствовал себя неуязвимым. Им со мной не справиться.

О своем сопернике я знал не много – лишь то, что это хорошо подготовленный вундеркинд по имени Дэвид Арнетт. В три года он умудрился запомнить карту нью-йоркского метро. В пять – решал задачи по математике для старших классов школы. В шесть – стал лучшим среди шахматистов первого уровня во всей стране и лучшим игроком в шахматы престижной школы Далтона, где шахматным тренером работал Светозар Йованович, живая легенда в своей области, подготовивший не одного юного чемпиона. Йованович сумел дать Дэвиду классическую шахматную подготовку и привить соревновательную дисциплину, ничем не уступавшие моим собственным. Вскоре после этой игры мы Дэйвом стали лучшими друзьями. Но в тот момент я видел перед собой всего лишь маленького белобрысого мальчика с торчащими зубами, впавшего в какое-то оцепенение.

На третьем ходу партии Дэвид принял странное решение, позволив мне забрать его королевскую пешку конем. Мне бы следовало взять паузу и попытаться разгадать ловушку, но я сделал ход слишком быстро. Он немедленно захватил господствующую позицию на доске, поведя своего ферзя в опасную атаку и создав угрозу моему слишком далеко выдвинувшемуся коню. Укрыть коня от преследования было негде. Взяв его королевскую пешку, я, очевидно, сделал глупость. Теперь этот сообразительный мальчишка угрожал моему королю, и мне пришлось вступить в отчаянную борьбу.

Как сейчас вижу самого себя – восьмилетнего мальчика, который чувствует, как победа ускользает из рук. Пот стекал с меня ручейками, кожа покрылась пупырышками, сердце билось все чаще, а завистливые конкуренты сверлили меня взглядами из-за близлежащих столов. В зале повисла зловещая тишина, изредка прерываемая тихими шорохами, а хрупкость моих надежд становилась все более очевидной. Оказалось, что я вовсе не супермен. Я всего лишь ребенок, который частенько спит в кровати родителей, поскольку боится страшных снов; сейчас же тяжесть всего мира обрушилась на мои плечи, и все валилось из рук.