Анри Жюль-Буа - Невидимый мир Страница 5

Имя четвертого – Альбер Пуассон. Смерть унесла его, когда он собирался поведать нам последнюю тайну. Я встречался с ним в Национальной библиотеке; это был застенчивый высокий юноша с рыжей шевелюрой. По выходе из библиотеки мы часто беседовали с ним за кружкой пива или стаканом молока о философском камне и эликсире долгой жизни. «Ребусы, придуманные алхимиками, – говорил он, – подобны Колумбову яйцу; нужна ловкость, чтобы овладеть ими». И он объяснял мне «алхимический роман», приключения «черного вещества», после многих превращений становящегося совершенным, блестящим камнем. Он говорил о «сере» и «ртути», заключенных в колбу, которая носит название «философского яйца»; о горне с «температурой Египта», о бесчисленных операциях, торжественном, терпеливом нагревании, о том, как меняются цвета камня, переходя от «воронова крыла» к «хвосту павлина» и становясь наконец «солнечным лучом»..

Раз великая тайна раскрыта, человек не только становится обладателем любого количества золота, серебра и драгоценных камней, но и получает возможность жить тысячу лет как Артуфиус!.. Между тем наступал вечер; хозяин получал плату, беседа кончалась, и мы расходились, проведя время в золотых грезах, которые так нравились Виллье. К несчастью, это уже не повторится, ибо бедный Альбер Пуассон. несмотря на эликсир долгой жизни, рано ушел в иной мир. к своим друзьям Бернарду Тревизану, Роджеру Бэкону и Филалету.

Пятый – быть может, и есть единственный настоящий алхимик. И он совсем не считает себя алхимиком. Франциск Сарсе, Шарль Лимузен, Эмиль Берр и Жюль Юре поведали нам его надежды и приключения. Я сам видел – ego quoque! – этого славного химика Тифферо, который без всяких суеверных теорий приготовил золото – да, именно приготовил золото. И если вы хотите видеть это золото, то можете: оно у Тифферо, в маленькой коробочке.

Нужно заметить, что превращение удалось только раз и притом в Мексике. Но это первое чудо – разве уже не огромный шаг вперед?

Я отправился в Гренелль, в самую глубь Гренелля, на rue de Theatre и отыскал там этого «rara avis»[5] между учеными. Не думайте, что я встретил там какого-нибудь речистого шарлатана. В конце темного коридора, в столовой, загроможденной с утра гладильной доской, среди множества здоровых, веселых ребят, я увидел славного 74-летнего старичка, жаловавшегося, что он нелегко владеет речью. Чтобы нам никто не помешал, он провел меня через крошечный дворик, и мы оказались в узенькой комнате – не то мастерской столяра, не то лаборатории химика.

Склянки с кислотой помешаются там рядом с напильником и молотком. Бритый, седоусый розовый старичок живо достал улыбаясь из ящика стола свои брошюры и притащил главную достопримечательность своего дома – чудесную шкатулочку. Он предлагает вам лупу, и вы видите под одним круглым стеклом маленькие стружки обыкновенного, природного золота, под другим – золото, полученное им самим искусственным путем; всё золото имеет вид кукольных монеток. Рядом с этими образцами, в углублении, лежит странный, блестящий, черный с белым металл. Это – результат неудачных опытов в Европе.

Тифферо, подобно тамбуринисту у Доде, рассказывает, «как это вышло»: «Я был ассистентом по химии в высшей школе, в Нанте, – говорит он, – и превращение металлов с давних пор не давало мне покоя. В 1842 году я отправился в Мексику с массой проектов в голове, с пустыми карманами и прибором для дагерротипии, с помощью которого хотел составить себе состояние. В Мексике сами рудокопы навели меня на мысль. „Вот хорошее, спелое золото, – говорили они, – а вот это ещё не дошло, не дозрело“. Я подумал, что для приготовления золота нужно только быстро, искусственным путем провести тот процесс, который в природе совершается в течение нескольких веков». В самом деле, Тифферо, действуя несколько раз азотной кислотой на восемь или десять граммов серебра в порошке и подвергая их действию солнечных лучей, через двадцать дней создал золото. «Да, золото, вот это самое золото, которое вы видите и которое химик Итасс признал настоящим». Тифферо немедленно возвращается в Париж, чтобы обогатить свою страну этим открытием. Но превращение становится непокорным и не хочет удаваться. «В продолжение сорока шести лет я тщетно прошу ученые академии заняться моим открытием. Все притворяются глухими, без сомнения, из-за нелепой боязни экономических переворотов. Вы подумайте: благодаря моему методу, цена килограмма золота будет 75 франков, тогда как в настоящее время она – 3444 франка! – и, открыв Bulletin de la Societe de Geographie, он прибавил – Вот, смотрите: здесь имеется статья Жюля Гарнье; он утверждает, что золотые россыпи Трансвааля представляют собой результат химической реакции и что металл получился из двухлористой соли, восстановленной выделением азотистого газа. Значит, я действовал так же, как природа!»

Я выразил свое удивление по поводу неудачи попыток, сделанных в Европе. «Думаю, что я нашел причину этих неудач», – отвечал Тифферо. Эволюция минерала, так же как растения, совершается при помощи микробов.

– Эти крошечные труженики непрерывно ведут свою невидимую работу. Известно, что в винных дрожжах ферменты появляются только ко времени созревания винограда, и притом исключительно в тех местностях, где есть виноградники. Во время моих опытов в Мексике ферменты золота, по моему мнению, были занесены в мою лабораторию с соседних золотых и серебряных россыпей. Во Франции культура золота труднее – у нас нет микроба.

Да вот вам еще факт, подтверждающий мою систему: один из моих друзей, архитектор, хранил у себя, завернув в газетную бумагу, монеты в два и в двадцать франков, те и другие вместе сложенные в столбик.

По истечении некоторого времени на окружности двухфранковых монет появился тонкий слой золота. Наверное, это – работа микроба!

– Дело вот в чем: недавно открыли, что особые микроорганизмы разрушают даже типографский шрифт; и вот, попав на бумагу, в которую были завернуты монеты, эти микроорганизмы способствовали эволюции золота… Видите, нужно было бы хорошенько анализировать позолоту наших старинных памятников: быть может, под влиянием дождя и ветра в ней развился какой-нибудь низший или высший металл.

Тифферо говорит об этом и о многих других вещах, и, несмотря на смелость его идей, вид у него самый спокойный и положительный. Впрочем, он изобрел еще плавающий сифон, секундные песочные часы (для яиц всмятку), песочные часы с расчетом на километры (для пушек), гидравлические часы, газометры – и в Гренелле на каждом шагу вы видите его портреты. В общем, это – человек трудолюбивый, честный и бесконечно изобретательный. И кто знает, какую роль в будущем сыграют россыпи Тифферо – гренелльские золотые россыпи!

Несколько молодых людей, воззрения которых были одинаково близки науке и спиритуализму, решили воскресить старые традиции Николая Фламеля. Они приняли звонкое наименование «Алхимического Общества Франции» – и вновь запылали очаги, на которых целыми месяцами согревается таинственный «атанор» и «философское яйцо» Средних веков, где несовершенное вещество медленно превращается в чистый металл.

Правление и главная лаборатория «Алхимического Общества Франции» находятся в Дуэ. Я часто получал письма от Жолливе-Кастело, председателя Общества, мистика и ученого, он приглашал меня в свою золотоносную кухню. Действительно, она стоила того, чтобы хорошенько с ней познакомиться.

На rue Saint-Jean тянется ряд молчаливых домов, и темная листва деревьев виднеется вдоль однообразных стен; пройдя мимо готической часовни монастыря, я останавливаюсь против духовного училища. Здание имеет торжественный вид и кажется необитаемым. Звоню; двери открывает старый бритый слуга.

Он держится согнувшись, при ходьбе волочит ноги. «Господа дома, – говорит он меновым голосом. – Благоволите следовать за мной».

И я следую за его шмыгающими туфлями.

Я прохожу сначала через библиотеку и замечаю в ней странную смесь книг Парацельса, Бертело, Элифаса Леви, Стриндберга (этот драматург-антифеминист по временам увлекается и алхимией), Лавуазье и полковника де Роша… Затем я вхожу в лабораторию, где меня ожидает Жолливе-Кастело с двумя главными своими сотрудниками, Делассю и Хугом. Все три мушкетера алхимии отличаются вежливостью и хорошим тоном. Председатель элегантен и немного бледен; лицо его почти нематериально, а светлоголубые глаза рассеянно следят за дымом папиросы. Делассю, со своими курчавыми волосами, кошачьими усами и тоном фехтовальщика, скорее напоминает офицера альпийских стрелков. Я немедленно узнал, что ему известно искусство машиниста и что он обладает в высшей степени точными сведениями относительно стоимости самой лучшей динамо-машины. Третий, Хуг, – талантливый поэт и философ с будущим. Все трое в фартуках, как у докторов в больнице, и среди разноцветных колб, реторт, склянок, горелок и пробирок имеют не столько дьявольский сколько деловой вид.