Олег Смыслов - Генерал Слащев-Крымский. Победы, эмиграция, возвращение Страница 5

«Какими другими языками владеет – французским, немецким»;

«С какого времени состоит на службе в Р. К. К. А. – с 11 ноября 1921»;

«Служил ли в Белой армии – служил в армии Врангеля с 23/ХII – 17 по 21/XI –20 г.»;

«Участие в войнах: а) в 1914–1917 гг. Лейб-Гвардии Финл. Полк.

б) в гражданской нет»;

«Был ли ранен или контужен:

а) в 1914–17 г. а) 5 раз ранен.

б) в гражданской б) нет»;

«Окончательный вывод последней аттестации: не получен…

г) Подлежит увольнению от службы, как бывший белый…(далее неразборчиво)»;

«Семейное положение – жена и тесть».

В третьей карточке за № 249777 значится:

«МВО. 1923 № папки 746. Стр.43. Род оружия: ГУВУЗ. КОМСОСТАВ.

Разр. 15 пр. РВСР № 2480 1922 г.

Фамилия: Слащёв. Имя: Яков. Отчество: Александрович».

В ней две новых записи:

«Участие в войнах: 1915–1920» и «Дети и пр. члены семьи, состоящие на иждивении: дочь 7 лет».

6

Они уже собирались ложиться, когда Яков Александрович, чуть качнувшись, снова сел за стол.

– Ниночка, – он вопросительно посмотрел на жену, – давай ещё выпьем, так сказать, на коня?

– Да хватит тебе, Яша! Вставать же рано. Уж изволь идти в постель.

Слащёв грустно улыбнулся, наполнил гранёную рюмку на ножке до краёв и тут же её опрокинул.

– Как мне всё надоело, Нина! – он хотел повторить привычное движение, но жена убрала початую бутылку в буфет. – Ты не представляешь, как я устал. Устал морально. Ведь они не хотят отпускать меня в строй, вот и держат, как пса на цепи.

– Ничего, Яша, – супруга Слащёва присела рядом. – Ты, самое главное, не опускай руки. Пиши им чаще, напоминай о себе, может, кто-нибудь о тебе и вспомнит. А на нет и суда нет!

– Нет, Ниночка, больше обо мне никто и никогда не вспомнит. Я им больше не нужен. Терпят меня и точка. В последнее время мне часто снится море. То самое, ноябрьское море двадцатого года. В те дни я почему-то увидел его чёрным. Представляешь, холодное, солёное, необъятное, как всегда непостоянное, и вдруг чёрное! Помню, тогда я впервые ехал в купе второго класса как частное лицо. Кажется, это было 13–14 ноября. Никто уже не обращал на меня внимания, и я совершенно спокойно наблюдал трагическую картину бегства и разгул грабежа. Мне уже было абсолютно безразлично всё… Помнишь, как тебе – моей жене – отвели место на вспомогательном крейсере «Алмаз», который к моему приезду уже вышел в море. Для меня же места не было ни на одном из судов. И только на «Илью Муромца» меня взяли по личной инициативе морских офицеров, хорошо знавших меня. Туда же мне удалось поместить брошенные остатки моего лейб-гвардии Финляндского полка, к счастью, вместе с полковым знаменем. Мы вышли в море, и я очень долго смотрел на эту стихию. Я люблю стихию. А меня лишили этой стихии. Сначала там, в Константинополе. Теперь здесь, в Москве. Я провожу эту параллель неслучайно. Меня снова бросили, и для меня нет свободного места на судне. Осталось только море, на которое я могу смотреть бесконечно…

Слащёв смахнул рукой пьяную слезу и очень тихо, проглатывая остальные, стал читать стихотворение белого офицера Николая Туроверова «Крым»:

Уходили мы из КрымаСреди дыма и огня,Я с кормы всё время мимоВ своего стрелял коня.А он плыл, изнемогая,За высокою кормой,Всё не веря, всё не зная,Что прощается со мной.Сколько раз одной могилыОжидали мы в бою.Конь всё плыл, теряя силы,Веря в преданность мою.Мой денщик стрелял не мимо,Покраснела чуть вода…Уходящий берег КрымаЯ запомнил навсегда.

Глава вторая

Про «бег» Михаила Булгакова

1

В 1925 году русский советский писатель, драматург и театральный режиссёр Михаил Афанасьевич Булгаков совершил поездку в Крым. Целых три недели он гостил в Коктебеле у Максимилиана Волошина, который был одним из немногих, кто по достоинству оценил роман «Белая гвардия». После Коктебеля Булгаков побывал в Ялте и Севастополе. Свои южные впечатления великий писатель отразил в путевых заметках «Путешествие по Крыму». В них он, например, не без юмора описал, как купил книжку «Крым». Вторая жена Булгакова Л. Е. Белозерская очень хорошо запомнила этот казус:

«Мы купили путеводитель по Крыму д-ра Саркизова-Серазини. О Коктебеле было сказано, что природа там крайне бедная, унылая. Прогулки совершать некуда… Неприятность от пребывания в Коктебеле усугубляется ещё и тем, что здесь дуют постоянные ветра. Они действуют на психику угнетающе, и лица с неустойчивой нервной системой возвращаются после поездки в Коктебель ещё более с расстроенными нервами… Мы с М. А. посмеялись над беспристрастностью д-ра Саркизова-Серазини…»

«Дома при опостылевшем свете рабочей лампы, – пишет в путевых заметках Булгаков, – раскрыли мы книжечку и увидели на странице 370-й («Крым». Путеводитель. Под общей редакцией президиума Моск. Физио-Терапевтического Общества и т. д. Изд. «Земли и Фабрики») буквально о Коктебеле такое:

«Причиной отсутствия зелени является «крымский сирокко», который часто в конце июля и августа начинает дуть неделями в долину, сушит растения, воздух насыщает мелкой пылью, до исступления доводит нервных больных… Беспрерывный ветер, не прекращавшийся в течение 3-х недель, до исступления доводил неврастеников. Нарушались в организме все функции, и больной чувствовал себя хуже, чем до приезда в Коктебель».

(В этом месте моя жена заплакала.)

«…Отсутствие воды – трагедия курорта, – читал я на стр. 370–371, – колодезная вода солёная, с резким запахом моря…»

– Перестань, детка, ты испортишь себе глаза…

«…К отрицательным сторонам Коктебеля приходится отнести отсутствие освещения, канализации, гостиниц, магазинов, неудобства сообщения, полное отсутствие медицинской помощи, отсутствие санитарного надзора и дороговизну жизни…»

– Довольно! – нервно сказала жена».

Кому как не Михаилу Булгакову было не знать, что воздух Крыма, его красочные картинки, приморские пляжи, разнообразная растительность, горные леса, превеликое множество памятников культуры дышат поэзией и вряд ли оставят любого литератора равнодушным. Не зря же Крым называют жемчужиной! Как пишет В. П. Дюличев в «Рассказах по истории Крыма», «С глубокой древности в Крыму перекрещивались сухопутные и морские дороги, причудливо переплетались пути многотысячелетней истории человечества. Здесь сталкивались интересы оседлого населения и кочевников, земледельцев и скотоводов, аборигенов и пришельцев. Благодаря исключительно благоприятным условиям Крымский полуостров всегда привлекал к себе человека, и неслучайно по количеству памятников он занимает одно из первых мест. На крымской земле они распространены повсеместно. На Южном берегу, в горах, в степном Крыму, Присивашье, на Керченском полуострове, на Тарханкуте».

Поездка писателя в Крым, судя по его заметкам, оказалась во всех случаях познавательной. Как известно, ворота в жемчужину открывает Джанкой – город, до сих пор славный своими вековыми традициями. Михаил Булгаков, проехав на поезде от Москвы до Джанкоя за тридцать часов, первым делом отправился его осмотреть:

«Юркий мальчишка, после того как я с размаху сел в джанкойскую грязь, стал чистить мне башмаки. На мой вопрос, сколько ему нужно заплатить, льстиво ответил:

– Сколько хочете.

А когда я ему дало 30 коп., завыл на весь Джанкой, что я его ограбил. Сбежались какие-то женщины, и одна из них сказала мальчишке:

– Ты же мерзавец. Тебе же гривенник следует с проезжего.

И мне:

– Дайте ему по морде, гражданин.

– Откуда вы узнали, что я проезжий? – ошеломленно улыбаясь, спросил я и дал мальчишке ещё 20 коп. (Он чёрный, как навозный жук, очень рассудительный, бойкий, лет 12, если попадёте в Джанкой, бойтесь его.)

Женщина вместо ответа посмотрела на носки моих башмаков. Я ахнул. Негодяй их вымазал чем-то, что не слезает до сих пор. Одним словом, башмаки стали похожи на глиняные горшки».

Следующая зарисовка – «В бухте – курорт Коктебель»:

«В нём замечательный пляж, один из лучших на крымской жемчужине: полоска песку, а у самого моря полоска мелких, облизанных морем разноцветных камней».

Здесь Булгаков пишет про людей, болеющих «каменною болезнью»:

«Приезжает человек, и если он умный – снимает штаны, вытряхивает из них московско-тульскую дорожную пыль, вешает в шкаф, надевает короткие трусики, и вот он на берегу.

Если не умный – остаётся в длинных брюках, лишающих его ноги крымского воздуха, но всё-таки он на берегу, чёрт его возьми!

Солнце порою жжёт дико, ходит на берег волна с белыми венцами, и тело отходит, голова немного пьянеет после душных ущелий Москвы.

На закате новоприбывший является на дачу с чуть-чуть ошалевшими глазами и выгружает из кармана камни.