Андрей Плюснин - Преподобный Серафим Саровский. Житие. Наставления Страница 5

Основатель монастыря

Мы располагаем обширным материалом, относящимся к описанию последующих лет жизни преподобного. Нам нет возможности в границах данной статьи охватить весь этот материал; иначе говоря, мы принуждены сделать некий выбор. Причем, нам кажется небезынтересным для читателя при изложении дальнейших событий в жизни старца останавливаться на тех, которые ближе связаны с созданием им так называемой Мельничной Дивеевской общины. Обычно агиографы уделяют этой стороне его деятельности меньше внимания.

Для этого вернемся ко времени кончины основательницы первой Дивеевской общины, чтобы проследить развитие этой общины до 1825 года, когда о. Серафим начал открыто и неустанно устраивать новую обитель с восемью сестрами, девицами, взятыми из первоначальной общины «сирот».

После смерти матери Александры в ее общине в Дивееве остались три сестры, простые женщины из окрестностей Дивеева. Они выбрали старшую среди них, и через семь лет община состояла из пятидесятидвух человек, но не имела официального статута. Правило, данное о. Пахомием, строго соблюдалось, а устав был Саровский. Само собою вышло, к обоюдному удовлетворению, что Саровские монахи пользовались умением сестер шить, вязать и стирать, за что поставляли им раз в день пищу со своей трапезы. В 1789 году была выбрана новая начальница, Кочеулова, которую прп. Серафим чтил как крепкую и усердную молитвенницу, но вместе с тем прозывал иногда «терпуг духовный» (терпуг – терка!) или «бич духовный». С этой настоятельницей наступила особо суровая пора: из пятидесятидвух сестер сорок ушло! Осталось всего двенадцать, но стали прибывать постепенно другие, и в 1825 году число сестер достигло пятидесяти. В это время соседка по имению, графиня Толстая, видя бедность обители, пожертвовала несколько десятин под огород.

Итак, община, созданная в Дивееве по указанию Матери Божией, возрастала. По свидетельству многих, почитание матери Александры поддерживалось особыми явлениями у ее могилы, находившейся за алтарем Казанской церкви, вне храма: то виден был огонь и свет свечей на ней, то слышался необыкновенный колокольный звон, то раздавалось вокруг могилы чудное благоухание. Некоторым о. Серафим говорил, что матушка Агафья Семеновна (мать Александра), которая была святой, в мощах почивает, и что он сам ее стопы лобызал.

С созданием новой Дивеевской общины св. Серафимом связаны прежде всего имена Мантуровых: молодого Михаила и младшей сестры его Елены, дворян Ардатовского уезда, к которому относилась и сама Саровская пустынь. Мантуровы рано осиротели, но продолжали жить в родовом своем имении. Михаил стал военным и уехал по долгу службы в Лифляндию, где женился на Анне Эрнц, лютеранке. Опасная, продолжительная болезнь заставила его вернуться в свое имение, находившееся в сорока верстах от Сарова. Врачи признали болезнь неизлечимой: нельзя было остановить раздробление костей, от которого страдали ноги, причем частички кости начали через нарыв выходить наружу.

Это происходило в начале 20-х годов. Тогда уже в России знали о святой жизни преподобного. К нему и собрался потерявший было надежду Мантуров. Еле смог он, поддерживаемый своими слугами, добраться до сеней кельи, как вдруг сам о. Серафим вышел к нему и мягко спросил больного: «Что пожаловал, посмотреть на убогого Серафима?» Михаил упал к ногам старца и просил его об исцелении. «Веруешь ли ты в Бога?» – три раза спросил его старец и, получив убедительный ответ, сказал: «Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога, а потому веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим, помолюсь». Старец принес елею и, нагибаясь к сидящему Мантурову, помазал его раны, говоря: «По данной мне от Господа благодати, я первого тебя врачую!» Михаил снова припал к ногам святого, плакал и целовал их. Но старец поднял исцеленного и сказал: «Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить? Что ты, батюшка! Это дело единого Бога, Который творит волю боящихся Его и молитву их слушает! Господу всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение!» {2}.

Как характерны для св. Серафима эти глубокие слова, от которых однако же веет народной непринужденной лаской: «радость моя!», «убогий Серафим», «что ты, батюшка!». В таком добродушно-народном стиле улеглись и последующие великие откровения, данные Серафимом не только русскому народу, но, по словам его, и всему верующему миру. «Радость моя! А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что он возвратил нам жизнь-то», – этими словами встретил о. Серафим вновь приехавшего к нему Мантурова, которого начала тревожить мысль, что он не принес Богу дел благодарности за чудное исцеление. «Я не знаю, батюшка, чем и как, что вы прикажете?» – ответил молодой военный. «Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Смутился Мантуров, вещает летопись. Ему вспомнилось, что он не один, имеет молодую жену и что, отдав все, нечем будет жить. Старец же, провидя его мысли, сказал: «…Господь тебя не оставит ни в сей жизни, ни в будущей; богат не будешь, хлеб же насущный будешь иметь» {2}.

Вольное обнищание Михаила Мантурова было связано с продажей его имения для приобретения всего лишь пятнадцати десятин земли в Дивееве. Эту землю, без крестьян, Мантуров должен был хранить при жизни, а по смерти завещать имевшему создаться женскому монастырю… Живя на земле, не дающей доходов, Мантуровы скоро обеднели, нечем даже было освещаться… Молодая жена стал роптать и негодовать на о. Серафима. Как-то раз, рассказывает она, в их комнате перед иконами сама зажглась лампадка без масла и стала сиять. С тех пор Анна Мантурова перестала роптать на свои судьбу и включилась в послушание о. Серафиму. Легче стало переносить лишения, а также насмешки друзей.

Ради послушания о. Серафиму Мишенька, как любил его называть преподобный, всю жизнь посвятил на дело устройства женской обители, исполняя все деловые поручения старца, который сам никуда не выходил за ограду монастырских владений.

Удивительное второе поручение дано было Мишеньке о. Серафимом в 1823 году. Поклонившись Мантурову в ноги, старец дал ему один колышек, который, перекрестившись, он поцеловал, и велел ему вбить этот колышек среди поля, со стороны алтаря Казанской приходской церкви (той самой, которую построила мать Александра Мельгунова в Дивееве), отсчитав известное количество шагов. Каково же было удивление Мантурова, когда на месте он убедился в абсолютной точности измерений старца. Вернувшись в Саров, Мантуров нашел старца в особенно радостном духе. Через год, когда Мишенька уж забыл о бывшем поручении, о. Серафим велел ему вбить неподалеку от первого еще четыре колышка, которые он снова поцеловал, перекрестившись.

Повествование Дивеевской летописи привело нас к 1825 году, когда дивеевским приходским священником стал только что окончивший семинарию о. Василий Садовский. С первой же встречи с ним о. Серафим поставил его в курс начатого матерью Александрой дела, добавив: «…Я ведь теперь один остался из тех старцев, коих просила она о заведенной ею общинке. Так-то и я прошу тебя, батюшка, что от тебя зависит, и ты не оставь их!» {2}. Известно, какую удивительную духовную деятельность понес этот молодой священник; не будучи монахом, он стал духовником всей Дивеевской общины, а впоследствии и новой серафимовской, так называемой Мельничной обители…

Мы уже имели случай познакомиться с молодым Михаилом Мантуровым, которого о. Серафим начал подготовлять себе в сотрудники с 1815 года; теперь же, 10 лет спустя, видим, что о. Василий Садовский, во всем также руководимый о. Серафимом, становится как бы вторым духовным отцом дивеевских сестер. Нам остается обратить внимание на судьбу первой игуменьи, или «начальницы», как говорили в то время, создаваемой старцем общины, Елены Мантуровой.

Судьба сестры Мишеньки удивительна, парадоксальна. Старец Серафим ведет душу ее в Царство Небесное с творческой свободой, удаляя ее от светского общества и доводя до высших ступеней подвига. Нет у него сомнения в правильности намечаемого им пути, ибо ему дано пророческое ведение судеб человеческих.

Елена Мантурова была гораздо моложе брата. Оставшись сиротой и лишенная братнина присутствия дома во время долгой его отлучки в Лифляндию, она не утратила своего веселого нрава, исключительной живости и искания счастья. В 17 лет она стала невестой, и судьба ее казалась решенной. Но неожиданно все изменилось непонятным для нее самой образом: она отказала жениху, говоря при этом брату: «Не знаю, почему, не могу понять!» {2}. Немного спустя снова поразил ее необъяснимый случай: остановившись в дороге, чтобы выпить чаю на почтовой станции, Елена стала сходить по ступенькам кареты, как вдруг увидела, средь бела дня, над своей головой чудище, безобразного змея, который быстро приближался к ней, грозя увлечь ее в свое пламя. Видение это так потрясло девушку, что она стала как бы мертвая; с трудом очнувшись, она просила позвать священника, исповедалась и причастилась. Приехав домой, она поведала брату и его жене, что единственным спасением для нее, является отрешение от мира, что и обещала она в крике сердечном Царице Небесной. Сильно изменившись после этого явления, Елена стала жаждать духовной жизни и вскоре поехала к о. Серафиму, а старец, встречая ее, сказал ей: «Нет, матушка, что ты это задумала! В монастырь! Нет, радость моя, ты выйдешь замуж!» {2}. Мантурова сильно протестовала, а о. Серафим долго настаивал на своем. Вернувшись домой, Елена углубилась в чтение творений святых отцов. Все ее посещения Саровского старца кончались все тем же приговариванием о. Серафима о ее будущем браке. Негодуя на о. Серафима, Елена Мантурова решила обратиться, ничего ему не говоря, в один муромский монастырь, где, не долго раздумывая, купила себе келью. Напоследок она все же решила проститься с о. Серафимом и вот какие строгие слова услышала она: