Братья Швальнеры - Мисима. Путь воина Страница 5

– Да ты че, Колян? В поле ментов нету…

– Да ниче. Ты опять бухой за руль, опять сломаешь а мне опять чинить? Нет уж, хер. Или иди домой по-хорошему или докладную председателю напишу.

– Пиши, никуда я не пойду! Это моя норма, мой хлеб, а ты его у меня отбираешь!

Несправедливость слышалась в словах Ицуми-сана. А несправедливость была самым противным воину качеством человека обычного, настоящий воин никогда не должен страдать ею и от нее.

– Да ты сам его у себя отбираешь!

– Как это?

– А так! Зачем нахерачился!

Ничего не ответил Ицуми. Ни сейчас, ни когда спустя полчаса докладную Мисимы изучал председатель.

– Снимаю с маршрута.

– Но Федор Степаныч…

– Все, я сказал. И еще раз напьешься – уволю к едрене фене. Шуруй.

Когда Ицуми ушел, председатель с одобрением посмотрел на Мисиму.

– Молодец, Николай, – сказал он, обращаясь к механизатору. – Не зря мы тебя старшим назначили. В конце месяца премию получишь. И побольше мне докладных, смотри за ними за чертями.

Улыбнулся Мисима – он знал и верил, что поступок его все-таки получит одобрение у начальства. Председатель не солгал – три дня спустя состоялось месячное собрание, на котором о бригаде Мисимы на МТС было сказано отдельное слово.

– Сорок восьмая бригада шоферов и механизаторов, – вещал Федор Степанович, – особо хорошо зарекомендовала себя за этот месяц. А потому в полном составе получает премию в размере оклада!

Мисима просиял так, что слезы радости появились на его глазах. Подчиненные посмотрели на него с таким уважением и восхищением, с которым не смотрели никогда. На несколько секунд их охватила непередаваемая гордость как за начальника, так и за себя самих – ведь всем известно, что начальника делает команда, что слава сегуна зависит от поведения и храбрости в бою воинов его, что каждый народ имеет такого правителя, которого заслуживает. «Вот оно, заслуженное признание», – не без оснований подумал Мисима… Поистине, не каждый начальник за всю свою трудовую биографию удостаивается таких взглядов от своих верных подданных.

Но уже в следующую секунду гримаса недоумения и злобы озарила лица всех тех, кто еще несколько времени назад излучал такую радость и жизнелюбие.

– Можете же, когда хотите, – говорил председатель. – То, что сделала за прошедший месяц 48-я бригада есть пример трудовой доблести… И потому всем бригадам механизаторов и шоферов увеличивается месячный план. Новые нормировки уже готовы, завтра всех милости прошу в бухгалтерию материального стола для ознакомления…

Закончилось собрание, и все разошлись. И лишь Мисима со своими воинами остался в актовом зале правления. Молчал храбрый Мисима, понимая, что от судьбы не уйдешь…

– Что с тобой? – спросила Азэми, разглядывая багровый синяк под глазом мужа.

– Упал, – потупив взор, ответил Мисима-сан.

– На больничный?

– Конечно. Куда я с такой рожей?

– Эх, козел… И плакала премия! Да чтоб ты сдох!..

Бросив тряпку на пол, Азэми покинула прихожую. И только ее недовольные всхлипывания донеслись из комнаты спустя несколько минут. Мисима еще потоптался на месте некоторое время, а потом плюнул и тоже ушел – саке, не то, что непутевая жена, подумал он, оно не предаст самурая и в самую трудную минуту.

Однажды Мисима решил повысить свой словарный запас. Причиной принятия такого решения стало нарекание, полученное от Азэми.

– Господи, – выкрикнула она во время очередной семейной ссоры, – да мне с тобой в приличном обществе стыдно появляться, ты же двух слов связать не можешь!

– Чего это я не могу? – возмутился было Мисима, но тут же поймал себя на мысли о правильности сделанного ею замечания. – Все я могу.

– Ну вот что например? Ты хоть понимаешь, что такое саммит, брифинг, конвергенция? И я уж с тобой с дураком вся комплексами пошла…

Значения этих слов, конечно же, были Мисиме не ясны. Но и Азэми здесь допустила одну большую ошибку – ведь прежде, чем приниматься за изучение слов иностранных, не мешает выучить свой родной язык. Глобального же значения этой ошибки она сразу не поняла…

И во многом благодаря этому Мисима под ее чутким руководством принялся повышать свой культурный уровень. По итогам недели он уже знал и про брифинг, и про конвергенцию, и про конгломерат. Азэми учила его новым, доселе неведомым словам с чувством глубочайшего морального удовлетворения как оттого, что у нее наконец появилось более или менее интеллектуальное занятие (по сравнению с приготовлением борщей или посещением никчемных гостей), так и оттого, что новый великовозрастный ученик делает успехи в освоении лексического материала.

– Вот смотри, Хираока, – говорила Азэми, обращаясь к нему по имени, сидя с ним рядом вечером у телевизора за просмотром новостей, – вот эти бандиты это экспроприаторы.

– Кто?

– Экспроприаторы.

– Почему? Они ж грабители!

– Потому и экспроприаторы. Отъем добра называется к культурных людей экспроприацией, а тот, кто это делает – экспроприатор.

– Гы, – в подобострастной улыбке зашелся Мисима. Порадовало его новое слово.

Ночью, уединившись с Азэми в спальне, он вновь получал очередной бесценный урок лингвистической грамотности.

– Вот то, что ты постоянно меня хочешь, что означает?..

– Да хрен его знает… Яйца гудят…

– Неправильно. Это значит, что у тебя повышенное либидо.

– Это точно, – довольно заулыбался Мисима, плохо понимая значение только что произнесенного слова. – Оно у меня точно повышенное.

Критическим взглядом окинула мужа Азэми.

– Дурак, – отрезала она. – Это не то, что ты подумал. Либидо – это повышенное сексуальное влечение.

Мисима сделал возвышенно – одухотворенное лицо. И хоть он так и не понял разницы между тем, что сказала она и что сказал он, но только примерка такой внешности могла обеспечить ему нормальный финал полового акта.

Следующим днем, бродя с Азэми по базару, Мисима остановился у лотка с овощами.

– Надо вон ту капусту взять, на салат хорошо идет…

– Ох, Хираока ты мой, – тяжело вздохнула Азэми, улыбаясь. – Это правильно называется брокколи…

– И вон ту траву еще зеленую…

– А это кресс-салат…

Мисима все кивал и делал одухотворенное лицо, хотя память его адсорбировала множество вновь узнаваемых слов в мгновение ока.

– Дай вон ту херовину, в которой ты кофе варишь…

– Это турка.

– У Михалыча язва. Он в больничку ходил, так ему велели тама кучу такую всех врачей пройти…

– Диспансеризацию?

– Неее, другое слово. Ну короче куча та же сама, но собраны все в одном месте…

– Консилиум?

– О, точно! А ты кстати слышала, что Ваську Степанова Морозовы к себе батрачить наняли?

– Это называется подряд.

– И откуда ты столько слов знаешь, а…

– То-то! Книжки надо читать!

– Да я уж и так читаю…

– Да знаю я, чего ты в своей жизни прочитал. Ну сколько книг ты осилил, самурай?

– Три! – гордо воздев палец к небу ответствовал Мисима.

– Ага, – съязвила Азэми, – букварь, вторую и зеленую, да? Иди лучше мусор выкини!

И в этот момент Мисима изрек фразу, которая заставила Азэми вновь почувствовать гордость за мужа и преподносимые ему уроки.

– Правильно говорить утилизируй!

Она аж выдохнула с умилением, сложив на груди руки. Но Мисиме было не до ее умилений. В голове его зародилась мысль о необходимости еще более расширить свои интеллектуальные горизонты.

Кэзуки-сан был известным деревенским мудрецом. Он слыл умным и просветленным человеком, и многие даже приписывали ему некие колдовские свойства – но во многом не из-за его блистательного ума, а из-за того, что он нигде и никогда не работал, но при этом жил в неплохом достатке. У него и решил поучиться Мисима. Умному самураю не нужно долго искать повода, чтобы появиться на пороге дома даже столь влиятельного человека и завести разговор на интересующую его тему…

– Кэзуки-сан, – начал Мисима, встреченный на пороге неодобрительным взглядом хозяина.

– Чего тебе, Мисима-сан? Говори скорее, саке остывает…

– Понимаю важность твоего церемониала, но гайдзины из колхоза интересуются твоим мнением об их работе и осведомляются, не желаешь ли ты проявить самурайскую стойкость и терпение при выпасе деревенского скота?

– Не хочешь ли ты сказать, Мисима, что колхозу нужна помощь Кэзуки?

– Именно так, доно, – Мисима учтиво поклонился хозяину. Тот улыбнулся.

– Не могу отрицать того факта, что подобные предложения давно уже не рассматриваю и вовсе, плевал я на труд гайдзинов, недостойных моего взора… Однако, по глазам твоим вижу иную цель твоего прихода…

Мисима вновь поклонился, еще более учтиво, чем в первый раз.

– Об уме твоем легенды ходят, Кэзуки-доно. Твоя образованность и тактичность не знают границ, а у меня почти начисто отсутствуют. Не мог бы… не изъявил бы ты своего высокочтимого желания обучить меня хотя бы малой части того, что знаешь сам, дабы жизнь мою и всех окружающих сделать более насыщенной и яркой, чем теперь, когда она являет собой лишь мрак и серость?