Алекс Бертран Громов - Ольга Чехова. Тайная роль кинозвезды Гитлера Страница 5

Но тем не менее она смогла быстро усвоить принципы нового визуального искусства, что помогло ей стать звездой еще немого кинематографа «золотых двадцатых» годов.

При этом у нее было не так уж много иллюзий, «золотые двадцатые» не казались ей райским временем, даже когда они миновали: «Я не понимаю, почему их так назвали. Как никогда раньше, да, впрочем, и потом в эти годы тесно переплелись блеск и нищета, подлинное и мнимое, безделье и напряженный труд, богатство и нужда, отчаяние и надежда, безумие и рассудок, духовное и бездушное. И есть почти все то, что появится позднее, после Второй мировой войны, лишь слегка подновленным: мини-юбки, ночные и стриптиз-клубы, наркотики, чарльстон, джаз… За исключением немногих действительно богатых, в “золотых двадцатых” не существует широкой зажиточной прослойки, напротив: миллионная армия безработных каждую неделю вырастает на десятки тысяч».

Но даже безработные готовы иной раз и на еде экономить, лишь бы погрузиться на час-другой в сладкое забытье темного кинозала и сияющего экрана. Поэтому развлекательные ленты идут в большинстве своем на ура. Политика пока еще не в моде, вернее, она считается занятием, подходящим лишь для профессиональных политиков, которые не только учиняют полемику в газетах и поливают грязью конкурентов на выборах, но и «посылают на улицы наэлектризованные военизированные отряды, чтобы придать своим аргументам в прямом смысле слова большую убойную силу: политические противники стреляют, режут или избивают друг друга. Ежедневно раненые и убитые…»

Тень национал-социализма уже нависала над Германией. А его все еще никто из образованных людей и богемы не воспринимал всерьез. Среди тех, кто блистал в берлинском обществе, Чехова отмечала «Колина Росса, известного писателя-путешественника, издателя Эрнста Ровольта, первую автогонщицу Берлина фройляйн фон Сименс, ее знаменитого коллегу Ханса Штука; я болтаю с “теннисным бароном” фон Краммом, выдающимся дирижером Вильгельмом Фуртвенглером, Томасом Манном и многими, многими другими. Политически все мы более или менее умеренны, по крайней мере за таковых себя выдаем…» Новомодные течения в искусстве от кубизма до дадаизма казались намного важнее политических тенденций. Гитлер представлялся большинству «всего лишь крикливым выскочкой, – как писала Чехова в мемуарах. – И я не воспринимаю всерьез “крикливого выскочку”. О том, что через несколько лет он станет рейхсканцлером, а я буду бывать на его приемах, догадаться трудно. Если бы мне кто-нибудь напророчил такое, я бы высмеяла его…»

Намного больше ее интересовал в то время рейхсминистр иностранных дел Густав Штреземан, «дипломат старой школы, тонкий ценитель искусств, социалист по духу и на деле, но любезный и в личном общении обворожительный человек». Он расспрашивал Ольгу Чехову о России, говоря, что «Германия – “страна Центральной Европы” и Россия – “страна, где встречаются Европа и Азия” – не имеют права враждебно противостоять друг другу». Рейхсминистр помог Чеховой получить германский паспорт.

Но уже наступало время «крикливого выскочки». Гитлер звал немцев вернуться в фатерланд, и так получилось, что русская актриса стала своеобразным символом этого возвращения…

Государственная актриса

Инициатором знакомства Ольги Чеховой и фюрера был, по большинству свидетельств, Мартин Борман. Рейхсляйтер пообещал Гитлеру представить ему русскую актрису, но тот поначалу более чем скептически отнесся к такой перспективе – по его разумению, славянка, тем паче русская, никак не могла оказаться объектом, достойным внимания. Но Борман осуществил свое намерение. Гитлер восхитился стройной красавицей с фиалковыми глазами и предъявил своему сподвижнику новую претензию: «Ты обманываешь меня, Мартин. Русские бабы, насколько мне известно, толстые и скуластые. А эта – настоящая арийка!»

Впоследствии Василий Скоробогатов, которому во время службы в Берлине довелось лично видеть прославленную артистку, приведет в своей книге о коменданте Берзарине такие слова Чеховой, адресованные уже после войны наркому госбезопасности Меркулову: «Не хвастаюсь. Но от моих взглядов Адольф превращался в того простоватого ефрейтора его родного 16-го запасного баварского полка, среды обитания его окопной юности. Тогда связист Адольф Шикльгрубер получил Железный крест первого класса. В тот день конца мая 1941 года на нашем свидании я томно сказала Адольфу, что страшно тоскую по российской родне. В припадке нежности ему захотелось утешить мое чувство ностальгии. Сбиваясь, заговорил: “Дорогая, это произойдет очень, очень скоро”. Он схватил мои руки и прижал к своей груди. Продолжил: “Мы разрешим проблему жизненного пространства для Германии не позднее 1943–1945 годов. А выступим в поход в четыре часа утра 22 июня. В воскресенье…”»

Но до этого произошло еще множество самых разных событий. Ведь не только Гитлер стал рейхсканцлером, но и доктор Йозеф Геббельс – рейхсминистром народного просвещения и пропаганды. «Изменившиеся нравы этого Третьего рейха дают о себе знать необычным приглашением: в один прекрасный день мама сообщает мне на студию по телефону, что меня ждут во второй половине дня на приеме у господина министра пропаганды. Будет фюрер, он же рейхсканцлер. Мама, дама старинного воспитания до мозга костей, крайне возмущена: что за манера с утра по телефону приказывать даме прибыть по приглашению во второй половине дня?..»

Сама же Ольга, у которой приоритеты были выстроены уже чуть иначе, озадачилась не нарушением традиционного этикета, а проблемой, как совместить это повелительное приглашение, в котором явно было заметно пренебрежение к «установленному и дорогостоящему съемочному времени», с жестким графиком съемок и условиями контракта. «Обычно съемки идут с семи утра до семи вечера. У кого одновременно и спектакли в театре, должны прямо из павильона ехать в свою гримерную и освобождаются не раньше 23 часов».

Конечно, первой мыслью было – как уклониться от навязанного светско-официального мероприятия. Ольга рассказала о ситуации режиссеру, очень надеясь, что тот воскликнет что-то вроде: «Фрау Чехова, нам дорога каждая минута на площадке! Вы никуда не можете сегодня отлучиться!» Однако все оказалось совсем не так: «Продюсер, несомненно, предчувствует развитие событий гораздо лучше, нежели я… режиссер и руководство разрешают, распорядившись отснять меня раньше». Чутье не подвело продюсера – пройдут считаные месяцы, и всякое пожелание ведомства, возглавляемого Геббельсом, будет восприниматься творческими деятелями как приказ, обязательный к немедленному исполнению.

А пока, вспоминала Чехова, «доктора Геббельса мне описывают как человека, который “завоевал” Берлин для национал-социалистов, человека, без сомнения, с острым умом и способного пропагандиста, блестящего оратора. Итак, теперь он рейхсминистр народного просвещения и пропаганды, а его “вождь” Адольф Гитлер сделался рейхсканцлером – ненадолго, как уверяют. В этой раздробленной республике без республиканцев национально-консервативным кругам Гитлер нужен как “барабанщик”, щит от возрастающей коммунистической угрозы. После того как он “отбарабанит” необходимое время, его снова уберут, так это представляет себе кое-кто…».

Съемки в тот знаменательный день завершились только к пяти часам пополудни. А вечером Ольге предстояло играть в театре, так что она неторопливо вышла со съемочной площадки, будучи уверена, что все же сумеет проигнорировать правительственный прием – поскольку теперь нужно хотя бы немного отдохнуть, разгримироваться, переодеться… «Дальше зайти в своих размышлениях я не успеваю: как только собираюсь покинуть студию, навстречу спешит надутый чиновник министерства пропаганды и везет меня как есть – непереодетой, в полуспортивном костюме – на Вильгельмштрассе». Видимо, тогда пресловутый полуспортивный костюм все же еще не был идентичен современному варианту «штаны + свитшот», хотя бы жакет имелся – раз актриса, чтобы «предстать на правительственном чаепитии не совсем уж “голой”», попросила остановить машину и купила розу в петлицу.

В здании министерства актрису встречает фрау Геббельс.

– Так поздно, фрау Чехова? – с упреком произносит она.

– Я приехала прямо с работы, фрау Геббельс, кроме того, меня известили по телефону только сегодня утром…

Магда Геббельс делает вид, что не расслышала.

И вот наконец происходит знаменательная встреча. «Перед помещением, в котором сервирован чай, стоит Гитлер в цивильном. Он тотчас же заговаривает о моем фильме “Пылающая граница”, премьера которого состоялась только что. Я играю польскую революционерку. Гитлер осыпает меня комплиментами. Мое первое впечатление о нем: робкий, неловкий, хотя держит себя с дамами с австрийской любезностью; ничего “демонического”, завораживающего или динамичного. Это впечатление разделяют многие, кто сталкивался с Гитлером в узком кругу. Поразительно, почти непостижимо его превращение из разглагольствующего зануды в фанатичного подстрекателя, когда он оказывается перед массами. Тут он воспламеняет тысячи, а позднее и миллионы».