Александр Соколенко - Хранить вечно. Воспоминания Страница 5

Он согласился, и вот четыре года я вправляю мозги своим столярам. Выговорил я еще у начальника второе условие, чтобы в ночную смену меня никто не тревожил. Я люблю выспаться.

Это условие тоже, слава богу, выполняется. Хорошо в цеху, когда работа налажена, когда каждый знает свое место и свое дело. Да вот беда: ты его научишь, надеешься на него, а у него вдруг пришел к концу срок. Нужно готовить новых.

Я сам видел, как Илья Емельянович обучал новеньких, в арестантских формулярах которых значилось, что они по специальности плотники, а то даже и столяры. Строг был к ним заведующий мебельным цехом страшно.

– А ты как к верстаку подошел? – вдруг наскакивал он на новичка с вопросом, или:

– А как инструмент держишь? Ты что, калека?

Он слезал с помоста, находившегося посредине цеха, откуда он мог наблюдать за работой мастеров, брал у новичка инструмент, показывал, как подойти, как пользоваться. И случалось так, что в течение смены он не отходил от верстака, работая, как мастер.

Но тот, кто прошел учебу у Ильи Емельяновича, видимо, на всю жизнь становился первоклассным столяром.

Уставал Илья Емельянович после каждой смены ужасно. Но чарка водки, хороший сон – и он снова готов к работе.

Много физических усилий отнимали у него разные побочные, неплановые заказы на мебель многочисленного начальства. Писать работу на них в табелях выработки заключенных нельзя было. Поэтому всю эту работу выполнял своими руками сам завцехом, чтобы не снизить законную выработку, так как от нее определялась величина хлебного пайка и прочего приварка. А за сносное питание работников своего цеха Илья Емельянович всегда боролся.

– Голодный человек – не работник, – говорил Илья Емельянович.

13. Гробы делать готов всегда

Кончился март. А на дворе все еще стояли сибирские морозы. Цеха колонии отапливались, а бараки, за исключением «стахановского», – нет. Люди ночами страшно мерзли, очень ждали своей смены, чтобы на работе отогреться. После утренней поверки к баракам подъезжали громадные воловьи сани, и оттуда выносили и грузили окоченевших за ночь заключенных. Потом подвозили к санчасти. Оттуда выходил врач для проверки, проверял у некоторых пульс – так, на случай, чтобы не сбежал какой-нибудь преступник, и после этого уже сани выезжали из зоны. Трупы где-то штабелевали до того времени, как подтает земля, и тогда хоронили.

Сегодня не Илья Емельянович рассказывал, а я слушал. Было наоборот, я рассказывал. В тот день умер возчик теплицы. Я с ним встречался еще в карантинной камере общей тюрьмы. Он имел небольшой срок и ждал отправки на работу в лагерь. Поэтому расспрашивал бывалых заключенных об условиях лагерной жизни.

– Я бывший шахтер. Работы не боюсь, – говорил он. – Самая высокая пайка хлеба в 950 грамм мне всегда будет обеспечена.

И я, всю жизнь, сидевший за книгами, теперь завидовал физической силе моего собрата по заключению. Его забрали первым. Куда, в какой лагерь, нам не говорили. Но вот, наконец, и я в лагере. К своему удивлению, там же я встретил своего шахтера.

– Ну, как дела? Как с работой? – стал расспрашивать я его. Оказалось, что дела у него совсем плохи: как ни работай, а бригадир запишет столько, сколько у него останется произведенной работы, приписанной его друзьям. Оказывается, здесь хлеб получают не по труду, а по тому, как на тебя посмотрит бригадир.

Чтобы избавить товарища от такой несправедливости, я взял его возчиком в теплицу.

– Пара волов, сани, возка дров к теплице, вывозка удобрений на поля, и ежедневно будешь обеспечен 950 граммами хлеба, общим и больничным приварком. Больше уже никто ни на какой работе не получает, – сказал я ему. Он с радостью согласился и приступил к работе. Но к тому времени он физически сильно ослаб. Было очень холодно: днем он на холоде, а ночью в холодном бараке. В конце концов он слег и вскоре умер.

Вот об этом я и рассказывал Илье Емельяновичу. Вскоре, несмотря на позднее время, дверь нашей комнаты открылась, и в ней показалась голова надзирателя. Он позвал к себе Илью Емельяновича. Случай чрезвычайный: никогда его в ночное время не вызывали.

Вскоре он вернулся из сеней и стал поспешно у вешалки одеваться. Потом подошел ко мне и попросил подать ему из его изголовья крючковатую палку, с которой он никогда не расставался. Я подал ему ее и спросил:

– — Что это вы, Илья Емельянович, сами нарушаете свое правило: в ночную смену никогда не ходить?

Он нагнулся к моему уху и прошептал:

– Иду гроб делать. Умер старший надзиратель Моськин.

Потом, улыбаясь, подмигнул мне и добавил:

– Гробы им я готов делать целые ночи, – и вышел.

14. Шахматист

На следующий день Илья Емельянович был в хорошем настроении – видимо, по случаю смерти надзирателя Моськина. Даже удивительно было, как может смерть вызывать чувство удовлетворения.

Оказалось, что Илья Емельянович давно знает этого Моськина, и вот что он о нем рассказал. Этот Моськин был типичный паразит, безжалостно сосавший кровь заключенных. Худой, высокий, он так и высматривал, что отобрать у узника. Он не брезговал ничем и тащил из колонии к себе домой все – от продуктов, передаваемых с воли родственниками заключенных, до вещей.

В зоне у него работали урки. Стащат чего-нибудь – и Моськину в надзирательскую. Хозяин вещи побегает да и успокоится, а вещь перейдет на квартиру к Моськину, и жена его все сбудет на рынке.

– Никчемный был человек, – закончил о нем Илья Емельянович. – Умер и ничуть не жалко.

И по этому случаю он предложил мне сыграть в шахматы. Игру в шахматы Илья Емельянович любил, увлекался этой игрой, и шахматист был чудесный. Несколько партий сыграли мы, и я каждый раз торопился и проигрывал ему. Когда же заметил, что он решил сознательно проиграть мне, я отказался играть, сославшись на усталость.

15. Прощание

Шла весна 1945 года. 9 мая, день Победы, в колонии отметили радостно. Все ждали большой амнистии. Один Илья Емельянович не ждал ее и даже, как я заметил, он не жаждал свободы:

– Тут спокойнее, – говорил он. – Хорошо уже то, что тебя снова не посадят.

Радовался он, что на меня послали ходатайство о моем расконвоировании.

– Хорошо это. Срок у тебя большой. Под ружьем тяжело. А так будешь вроде вольнонаемного. Только без семьи.

Но Алма-Ата на запрос ответила отрицательно, и начальство мое стало относиться ко мне по-иному: конвойный я им не нужен.

Вскоре в июне мне вдруг объявили: «Собирайся на этап!» Сборы коротки. Пока не закрыли где-нибудь на замок, я сбегал к Илье Емельяновичу. Он не ожидал такой развязки. Долго разговаривать было некогда. Мы в слезах обнялись и потом расстались, чтобы уже никогда не встретиться на этой бренной земле.

Экзамен

1. Лагерная лесозаготовительная

командировка

Лагерное население в Илийской котловине в 40-х годах нашего столетия быстро увеличивалось. Если до войны здесь был один лагерь с тысячью гектарами сельскохозяйственных угодий, то во время войны был организован целый Илийский лаграйон, простиравший свои владения на сотни тысяч гектаров.

Находились тогда шутники, которые, рискуя своей свободой, шептали:

– Есть теперь Илийский лаграйон, потом будет Алма-Атинская лагобласть, потом… – дальше они не договаривали.

Все жилые здания этих лагерей были примитивны: стены саманные, крыши по камышу крытые землей. Необходимы были новые бараки, квартиры для обслуживающего персонала, хозяйственные постройки, но строительство задерживалось из-за отсутствия лесоматериала.

В Алма-Атинской области есть чудесные еловые леса, расположенные на северных склонах Заилийского Ала-Тау на головокружительной высоте, около двух тысяч метров над уровнем моря. Высоко.

Поглядывая на темнеющие в высоте лесные массивы, говорили наши хозяйственники:

– Видит око, да зуб неймет.

Лесоматериал до войны завозили из Сибири по железной дороге. Но шла война, железные дороги были загружены. Нужно было добывать лес на месте. С этой целью министерство внутренних дел Казахской республики через соответствующие органы заполучило лесной участок в верховьях реки Чилик и начало его эксплуатировать.

Оно организовало там, через Илийский лаграйон, соответствующую командировку на полторы-две сотни заключенных. По козьим тропам пешим ходом туда была доставлена первая партия лесорубов. Но как доставить на эту верхотуру вещи, одежду, продукты питания, инструменты? Эту задачу долго решали и разрешили: в соседних колхозах были приобретены горные лошади, и потом вьюком все необходимое доставлялось к месту назначения.

2. Лесосплав на реке Чиличке

в сезон 1945 года

В течение зимы самым примитивным способом древесина заготавливалась, спускалась с гор к местам предполагаемого сплава. А весной, когда начинался паводок, бревна россыпью валили в реку, и они должны были плыть до низовьев этой же реки. А там, у искусственной запони, из россыпи должны сплачиваться плоты и уже по большой реке Или направляться к потребителю, Илийскому лаграйону.