Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. Страница 5

Что касается самой техники прикрытия. На девятку «бостонов» выделялось 6, максимум 8 истребителей. Если летел Полбин, то тут истребителей побольше. А как же? Генерал! Обычно мы шли на 300—400 метров выше бомберов. Справа пара. Слева пара. Сзади пара — это непосредственное прикрытие. Обязательно выделялась ударная группа, которая шла с превышением 500 метров.

Штурмовиков прикрывали на их скорости, редко когда делали «качели». Обычно «Фокке-Вульфы-190» снизу лезли, а «мессершмитты» сверху валились, но тоже не всегда. Все зависит от обстановки. Я не видел, чтобы у немцев была какая-то определенная тактика атаки именно штурмовиков. Правда, они никогда не нападали, если были в меньшинстве. Иногда видишь, что мимо пролетела пара. Ну, я тогда думал, что они на разведку пошли, потому и в бой не вступают. Нам-то, когда мы вылетали на разведку, категорически запрещалось вступать в бой. Главное — привезти разведданные; даже если они атакуют, то ведешь только оборонительный бой. У меня 31 воздушный бой, а сбил только четыре. Так вот сейчас мне кажется, что ни на какую разведку немцы не ходили — просто не решались ввязываться.

Второго я сбил при следующих обстоятельствах. Это под Сальноком было, в Венгрии. Вылетели тремя парами. У каждой было свое задание: пара Решетова шла на разведку аэродрома, моя — на шоссейную дорогу, а Костылина Ивана — на сосредоточение танков. Договорились, что до линии фронта идем шестеркой. Доходим до линии фронта, а в это время наземный представитель (тогда был Еремин) говорит: «Решетов, Кривошеев, ко мне, в такой-то квадрат на 1200, а Костылину — продолжать выполнять задание». Штурмовики пришли, а на них «мессера» навалились. Погода была отвратительная, облачность слоистая, рваная. Вроде и не сложно — и не просто. Земли не видно. Начал пробивать облака вниз, и мой ведомый меня потерял: Когда я подошел к заданному району, смотрю — ведомого нет, вижу, «як» (я еще не знал, что это Решетов) подлетел, — увидел, что это Решетов, тоже без ведомого. Я встал ведомым. Смотрим, над полем боя 20 штурмовиков и 18 «мессершмиттов». Решетов с первой атаки сбивает одного, я — другого. Я чувствую: меня бьют — маневрирую. Решетов, изумруд-истребитель, как и положено ведущему, меня выводит из-под атаки. Я железно встал и за ним кручусь. Вот так 40 минут ковырялись. 3 самолета сбили: он — 2, я — 1, но главное, мы не дали растерзать штурмовиков. Прилетели — ведомые наши уже сидят. Поняли, что потерялись, и пошли на аэродром.

Мой ведомый, Коптилов, хороший парень. Он начал воевать на У-2, сделал на нем 850 боевых вылетов, ему Героя не дали, и он во время войны написал рапорт, переучился на истребитель и пришел к нам в полк. Но что такое У-2 — телега, а здесь техника пилотирования нужна. Он был король посадок, а вот вираж сделать не мог, и он меня терял, и не только меня. Прилетаем, все в мыле, а он сидит! По морде надавали ему, но культурно: дали, потом: «На платок, вытри… » Под суд не отдали. Мы понимали, что это летчик, что сделал он 850 боевых вылетов. У Решетова ведомый — прекрасный летун, но его накануне сбили, и он проявлял не трусость, а скорее неуверенность.

У меня не хватило горючего до стоянки. Подошла машина, подтащили самолет. 36 дырок в моем самолете; одна из дырок была снизу — снаряд прошел, пробил парашют и задницу мне поцарапал. А у Решетова одна, потому что я его прикрывал! Вот что значит дисциплина: мог бы и уйти, мог бы и уклониться, но командир для меня закон везде, во всех полетах! Дисциплина очень важна. И я так думаю, что по недисциплинированности тоже были потери. Вот Колю Зонова на моих глазах сбили. Нам дали участок фронта, на котором мы должны прикрывать войска, сосредоточившиеся для переправы, от авиации противника. Назначили истребители, составили график дежурства: один командир приводит восьмерку, потом другой его сменяет. Если бомбардировщики придут и разобьют переправу, ответственного найдут. Вот от этой границы до этой — умри, но не пропусти бомбардировщиков, а за границей — пусть бомбят, ты за нее не отвечаешь. И вот такой наряд, восьмерка Решетова. Первое ударное звено возглавляет Решетов. Я в его звене. Второе звено прикрытия — ведет заместитель, и там был Коля Зонов, в каждом звене 3 старых летчика, один молодой.

Для встречи противника нужно иметь скорость. Начинаешь крутое планирование с 2000, допустим, снижаешься с увеличением скорости, потом поднимаешься, постепенно теряя скорость. Разворот и опять снижение. Такие «качели». В случае появления самолета противника — с большой скоростью заходи и сбивай. Мы пикируем, сбиваем, а звено прикрытия нас прикрывает. Расстояние между группами было 500—800 метров, потому что дальше зрительная связь теряется.

Идут бомберы, а немецкая группа прикрытия на солнце. Наша группа пошла в атаку, и Коля Зонов потянулся за нами — хотел сбить, проявил инициативу. Ему командир группы говорит: «Встань на место!» — а он потянулся… Его сверху истребители сопровождения… Он выпрыгнул с парашютом. Я свои уставные обязанности выполняю, а сам смотрю, как он там. Немец зашел и парашют его расстрелял. И ведь не по-дурному погиб, а из-за отсутствия дисциплины.

Один летун любил, когда выполнит задание, приходить и с малой высоты делать бочку. Ему все командиры говорили, что не надо. И однажды он чиркнул крылом по земле и разбился. Засчитали как боевую потерю, потому что не успел сесть после выполнения боевого задания. Такие случаи бывали.

Четвертого я интересно сбил. Это было, наверное, под Будапештом. Задание я не помню, но я был в ударной группе. Не видел я ничего — видел ведущего. Развернулись, смотрю — перед моим носом вылезает «мессершмитт», целится сбить Решетова. Меня он не видел, так как выходил из-под меня, и я его не видел. Я на все гашетки, что были, нажал, и он передо мной разлетелся. Решетов: «Молодец!» А я и не верил, что я его сбил, думал, что не попал.

А третий… аэродром Хатван, возле Будапешта. Уже приближался конец войны. Там летали неоднократно на разведку аэродромов, и вот в какой-то момент я самолет на взлете сбил. «Мессершмитт-109».

— Отдавались ли личные победы на счета других летчиков?

— Было дело. Комэском третьей эскадрильи был ГСС Фотий Яковлевич Морозов [Морозов Фотий Яковлевич, рядовой. Майор, командир эскадрильи, осужден военным трибуналом за уголовное преступление, разжалован в рядовые в ноябре 1944 г. В послевоенные годы судимось была снята, так как в отставку вышел полковником. Воевал в составе 6-го иап и 31-го гиап (273-го иап) и 85-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 857 боевых вылетов (наивысший показатель среди результативных летчиков-истребителей СССР), в воздушных боях сбил 16 самолетов лично и 5 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды, медалями]. Он сделал 857 боевых вылетов, и послали представление на вторую Звезду. Это был исключительно опытный летчик. Мы его называли «Мустафой» — был такой персонаж в фильме «Путевка в жизнь». В это время на месячную практику прислали инструкторов. В нашей эскадрилье был Абрамов с Качинского училища. Этот инструктор все время рвался в бой, но ведь сравнивать инструктора с боевым летчиком нельзя, и, когда обстановка позволяла, командир брал его с собой в полет. За месяц он сделал 30 боевых вылетов. Мало того, в одном из полетов кто-то, но не он сбил самолет. Он был в этой группе. И ему приписали. И после практики написали: «Прошел практику. В течение месяца выполнил 30 боевых вылетов, сбил самолет. Представляем к ордену Красного Знамени». Короче говоря, он приехал в училище с орденом. А в третью эскадрилью попал какой-то капитан. Стал выкаблучиваться: «Это не так, это неправильно, в Уставе так-то написано». Вылетов 10 сделал и вообще воспрял. На какой-то пьянке, причем проходившей без Фотия, капитана, обозлившись, избили, после чего он умер. Фотий, как комэск, взял вину на себя и получил 10 лет, но потом приговор смягчили, разжаловали в рядовые и оставили в полку, в нашей эскадрилье. Командующий армией Вершинин принял такое решение: «Раз тебе дали 10 лет, собьешь 10 самолетов — снимем судимость». А дело уже под конец войны было. Так вот все, с кем он летал, свои сбитые писали на него. Ведь для нас он был бог, даже рядовым. Мы же понимали, кто он и кто мы. Я с ним вылетов 10—15 сделал, сбивал. Так что к концу войны десять самолетов набрали, и его восстановили комэском, вернули звание майора.