Ирина Ободовская - После смерти Пушкина: Неизвестные письма Страница 5

И, располагая теперь таким материалом, внимательнейше — без предвзятости — вдумываясь в эти внутренние миры, со все нарастающей симпатией вживаясь в них, И. Ободовская и М. Де­ментьев убедились, что те прочно сложившиеся и пренебрежите­льно высокомерные суждения о них, прежде всего и в особенности о жене поэта, вызывавшие столь недоброжелательное, а порой и резко неприязненное и даже прямо враждебное к ним отноше­ние, явно не соответствовали действительности. А это-то и побу­дило авторов книги мужественно пойти наперекор столь, каза­лось, проверенной временем и так авторитетно все сильнее и тверже укреплявшейся традиции и более того — вступить в откры­тую борьбу с ней — стать (как пушкинским языком я писал в сопро­водительной статье «Погибельное счастье» в книге «Вокруг Пуш­кина») защитниками тени. И эта поставленная перед собой высокая цель, ставшая пафосом их книги, явилась, безусловно (это чувствуешь при чтении ее), чем-то большим, чем просто исследо­вательский порыв, оказалась — не боюсь употребить это слово — своего рода нравственным подвигом.

И особенно приложимо это слово к радикальному пересмотру ими традиционно-закосневшего отношения к жене Пушкина. А это было и очень своевременно, и крайне необходимо. Ведь со стра­ниц монографии Щеголева и особенно книг Вересаева подсказан­ные ими образы сестер Натальи Николаевны и в особенности ее самой сошли на театральные подмостки в многочисленных пьесах на данный сюжет, попали в повести, романы, в свою очередь еще более насаждая и укрепляя превратные о них представления в умах и сердцах зрителей и читателей. До последних степеней стра­стной неприязни и прямо-таки ожесточенного презрения это до­шло в работах и высказываниях таких талантливейших женщин-поэтов, как Анна Ахматова и Марина Цветаева.

С естественным, свойственным едва ли не всем новаторам увлечением своими открытиями авторы допускали подчас боль­шие или меньшие преувеличения (о чем я тоже говорил в сопрово­дительной статье к книге «Вокруг Пушкина», необходимость кото­рой, как и данной статьи, продиктована стремлением к максималь­ному — в меру сил и возможностей — приближению к истине, какой бы эта истина ни являлась). Но в целом книга «Вокруг Пушкина» поставленной главной цели достигла — начала совершать несо­мненный поворот в отношении к той, которая была в течение всей жизни поэта бесконечно ему дорогим и самым близким суще­ством и защищать которую он — уже прямо — завещал перед самой смертью своим друзьям. Причем защита жены Пушкина уже явля­лась по существу — дальше мы в этом убедимся — защитой и «оклеветанного молвой» ее мужа, самого поэта. В значительной степени удалось авторам сделать то же — вместо традиционно сложивших­ся масок, своего рода театральных амплуа, явить живые лица сес­тер, которые были очень близки Наталье Николаевне, горячо лю­бимы ею и — каждая по своему — вошли (точнее — были введены ею) в историю последних лет жизни Пушкина.

Но тем не менее авторы книги «Вокруг Пушкина» не считали, что решение задачи и вытекающей из нее «сверхзадачи» — основ­ной цели, которую они перед собой поставили, полностью ими до­стигнуто. В процессе работы над первой книгой и по ее результа­там они смогли полностью оценить, какое исключительное значение имеют именно письма (тоже, подобно свидетельствам совре­менников, требующие к себе научно-критического подхода) как важнейшие историко-психологические документы, о чем хорошо словами А. И. Герцена, взятыми ими в качестве эпиграфа к данной книге, сказали. Мало того, все более знакомясь с обильнейшей ли­тературой о Пушкине и его окружении, они убедились, что в защи­те нуждается «тень» не только жены поэта, но (и даже еще в боль­шей степени) его вдовы. И они энергично взялись за дальнейшие архивные разыскания, которые снова принесли новые и очень ценные плоды. Ведь число найденных ими в гончаровском архиве писем Натальи Николаевны — сколь бы ни оказалась значительна эта находка — все же было относительно невелико. И вот в архиве Араповой, тоже, по-видимому, совсем не тронутом исследователя­ми, за разработку которого они взялись, обнаружился настоящий клад; в нем оказалось очень большое число писем Натальи Никола­евны, подавляющая часть которых была адресована ее второму му­жу, П. П. Ланскому, и которые в наиболее существенных и харак­терных извлечениях из них публикуются в настоящей книге. Най­дено было также в архиве Гончаровых и еще немало неизвестных писем Натальи Николаевны, ее сестер, Геккернов и Фризенгофов.

Находки эти дали возможность в значительной степени запол­нить в обширнейшей Пушкиниане еще одно имевшееся в ней «бе­лое пятно». О том, как сложились последующие судьбы и жизнен­ные пути вдовы поэта и ее сестер, мы знали лишь в самых общих чертах. Вследствие предвзято-пренебрежительного отношения к ним, никто этими вопросами попросту не интересовался, а теперь, обладая столь обширным эпистолярным материалом и дополняя его некоторыми все же имевшимися источниками, авторы смогли написать, подобно первой вересаевской книге, построившей свое­образную биографию Пушкина на свидетельствах современников, историю последующей жизни Натальи Николаевны и ее сестер — тоже «биографии» их, но построенные на гораздо более надежном материале — на их письмах.

И конечно, центральное место во всех отношениях занимают являющиеся подлинной жемчужиной книги письма Натальи Нико­лаевны к Ланскому, которые, как я сейчас это укажу и, как я уве­рен, в этом убедятся читатели, в какой-то, пусть, понятно, отнюдь не полной мере компенсируют утрату ее писем к Пушкину, все по­пытки найти которые до сих пор оказались безуспешными.

При чтении этих интимных писем к мужу любящей и, как это очевидно из них (письма Ланского к Наталье Николаевне до нас, к сожалению, не дошли), крепко любимой им жены не может не воз­никнуть чувства и горечи, и глубокой печали. Ведь они адресованы не к Пушкину. Но этот (повторяю, столь естественный) эмоциона­льный настрой следует во имя самого же Пушкина преодолеть. И помогает здесь нам светлый, как ясный солнечный день, исполнен­ный предельной самозабвенной сердечности, глубоко мудрый в понимании и приятии законов природы и человеческого бытия Разум поэта.

Начиная почти сразу же после брака Пушкина с Н. Н. Гончаро­вой, все разраставшейся семье его в материальном отношении жи­лось нелегко. Свое обещание матери невесты, что сделает все, что­бы его жена могла блистать в великосветском обществе и при дво­ре, поэт сдержал. Но это пришлось оплачивать очень дорогой це­ной. Жалования, которое он получал, когда снова был принят Ни­колаем I на службу с поручением заняться написанием истории Петра Великого, далеко не хватало. А литературный заработок — главный источник материального существования — был уже дале­ко не тем, что в 20-е годы.