Сергей Соловьев - Тот самый Янковский Страница 5

Была еще одна история, в которой каким-то странным боком и я был завязан. Я очень дружил с Сашей Кайдановским. Андрей в это время начинал «Ностальгию» и очень хотел снимать Сашу Кайдановского. А перед этим мы с Андреем договорились, что сначала Саша снимется у меня. Все было чудесно. И вдруг Сашу Кайдановского не выпустил КГБ. Не выпустил, наверное, за внешний вид и за то, что он терпеть не может спорт (он когда видел какого-то спортсмена, у него прямо глаза выскакивали из орбит от общего непонимания того, чем этот человек занят), и «зарубили» Сашу Кайдановского… Выяснилось, что он невыездной ни при каких обстоятельствах. А Андрей уже начал снимать «Ностальгию» в Италии. Он перебрал своих людей в голове и сказал: «Давайте Олега. Пусть едет Олег». И Олег приехал играть сложнейшую роль. Поначалу Тарковский устроил ему такую экзекуцию – для того, чтобы Олег пришел в себя, отдалился от массовой культуры. Он поселил его в отель и дал минимум денег – ему передали через кого-то, сам не встретил… Олег недели две прожил в Италии в каком-то вшивом отеле в одиночку на какие-то смешные деньги… У него была задача – распределить эти деньги так, чтобы пообедать и поужинать. И главное, ему не было ясно, когда это кончится, потому что ему никто ничего не мог объяснить: где Тарковский, куда он приехал, зачем? Это Андрей вводил Олега в состояние тоски по родине одному ему известными методами. Ввел. И вот они снимали сложнейшую сцену. Это был один из самых знаменитых рассказов Олега. Когда он несет свечу и должен донести ее от одного конца высохшего водоема до второго и поставить. Он донес этот огонь, всего десять минут было полезного времени. Олег несет свечу, а рядом едет тележка, рядом с тележкой идет Андрей. Он даже не идет, а на четвереньках ползет. Андрей говорит: «Так, так… держи, держи огонек… держи, держи, держи пламечко…» Это одна из самых драматических, трагических сцен в фильме. Олег видел, что уже большую часть прошел и уже близка цель, финал. И вдруг Андрей говорит: «Держим-держим-держим… Теперь наливайся, лицом наливайся». А Олег думает: как же ему налиться лицом-то? Говорит: «Я вроде как уже налитой, ну полностью, налитее не бывает». Когда смотришь этот кусок в фильме, конечно, ничего подобного в голову не приходит. Почему? Потому что: «наливайся, разливайся, отливайся», – можно делать только с людьми, которым ничего не нужно объяснять по существу.

Артистическое величие Олега заключалось в том, что ему ничего не нужно было объяснять. Например, когда случаются редкие-редкие встречи с близким человеком, которого ты можешь назвать своим другом. Почему? Не потому, что вы поговорили о чем-то, а потому, что с ним можно не разговаривать, ему ничего не надо объяснять, он сам все знает, знает то же самое, что и ты. Или с любимой женщиной бывает то же самое. По-настоящему близкому и любимому человеку не нужно ничего объяснять. И Олег был для меня таким близким человеком.

Об «Анне Карениной» заговорили случайно, я даже не помню по какому поводу. Я между прочим сказал, что у меня была мысль снять «Анну Каренину» когда-нибудь. Олег сказал: «Почему когда-нибудь?.. Давай… Давай сейчас снимем». Я говорю: «Но как сейчас снимем?» А Олег говорит: «Ну как? Главное что-то сделать первоначально, а дальше оно и закрутится, и поедет». И каким-то образом Олег мне внушил мысль о том, что от мечтаний нужно пытаться перейти к делу. Я стал разговаривать с разными людьми, и разные люди стали кивать головами и говорить: «Да… хорошо бы! Да… это действительно великий русский роман!» Ну и что, что была «Анна Каренина» у Зархи? Вот в Англии 25 или 35 «Гамлетов» на экране, не знаю, кто их считал, но много. И далее, как-то странно, вместо того чтобы наткнуться на всеобщее сопротивление и боязнь, все стали говорить, что «давайте попробуем!» Тогда еще были советские времена, пусть на излете, но все же советские, поэтому очень солидно, серьезно собралось руководство Госкино, возглавляемое тогда уже Арменом Николаевичем Медведевым, и руководство Гостелерадио, тогда его возглавлял Кравченко. И вот на уровне Медведева – Кравченко мы подписали мощный контракт. Телевидение и Госкино будут финансировать и телевизионный, и кинематографический варианты «Анны Карениной». Какой-то там тысяча лохматый год, но тем не менее это было не так давно, во всяком случае, в исторически обозримом пространстве.

Мы договорились, что я сниму стилистический и операторский ролик, где постараюсь передать ауру будущего фильма. И, разумеется, это будет еще и ролик актерских проб. Тогда же и сняли. Когда мы снимали ролик, я как-то сконкретизировался и подумал: «Так, а Олег-то кого должен играть?» Он же был еще вполне молодой человек, герой-любовник того времени. Но не может же он Вронского играть?! Я Олегу позвонил, говорю:

– Олег, а вот ты меня подзадоривал, подбивал «Анну Каренину» снимать. Ты сам-то кого хотел там играть?

– Как кого хотел играть? Каренина.

– Так ты же хорошенький. Молодой и хорошенький.

– Но я не до такой степени хорошенький, что не могу попробоваться на роль Каренина. А что, Каренин чудище какое-то, одноглазый горбун? Что за ерунда? Почему? Нет, ты что, собираешься меня попробовать или не собираешься?

– Конечно! Да, Олег, конечно, я собираюсь тебя попробовать!

Все, кому я тогда об этом сказал, говорили: «Ну, ребята, это несерьезно! Ну какая дура от Олега Ивановича Янковского уйдет? К кому?»

Тогда пробовался сильный и очень странный состав. На роль Анны Карениной пробовалась Таня Друбич и замечательная, совершенно изумительная актриса, изумительный человек, изумительной красоты женщина – Ира Ветлицкая. На роль Каренина пробовался Петя Мамонов. Первый раз он предстал перед камерой, и это ему страшно не понравилось, Леня Филатов очень хотел… И я хотел, чтобы Леня попробовался на Каренина. И был Олег. Все были очень убедительны, но, как ни странно, в Олеге была какая-то исключительная личностная правильность по отношению к Каренину.

Когда мы уже заканчивали пробы, то, несмотря на столь блистательный список кандидатов, я остановился на Олеге. И Олег был так этому рад, как будто его утвердили на роль Сталина и Ленина одновременно во времена разгула культа личности. Он так радовался. Я даже удивился:

– Олег, а чего ты так радуешься?

– Ты что? У меня появилось дело, ради которого вообще стоит жить.

Он удивил меня своим отношением к Каренину. Я всё время думал на уровне: «Ну что там такое в Каренине?» – а Олег мне сказал:

– Ну как же? Это же поразительный… поразительный человек!

– Кто? Каренин?

– А что? Ты не понимаешь, что ли? Это поразительный человек. Все нервные пучки страдания, которые в романе распределены между разными героями, сходятся в нем. Он самый страдательный и изуродованный, самый чистый персонаж этого романа. Ты знаешь, у меня даже такое впечатление, что он в системе образов романа своего рода князь Мышкин.