Курцио Малапарти - Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941–1943 Страница 5

Их офицеры, капитан и двое других, ниже званием, прогуливаются туда-сюда по берегу озера, постукивая камышинками по кавалерийским сапогам. (В верхней части сапога, прямо под коленом, находится золотая розетка, эмблема кавалерии.) Рядом с лагерем вдруг показалась группа девушек-крестьянок. Я наблюдал за тем, как они раздают вишню, клубнику, а также бутылки с местной разновидностью йогурта, которую здесь называют «lapte batut». Тут с неба доносится звук, похожий на жужжание насекомого. Солдаты смотрят в небо. Этот звук издают три советских самолета. Они летят очень высоко в направлении на Хуши. Ночью советские летчики спят. Они взлетают на рассвете, кружат в округе все утро. Затем ближе к полудню исчезают и возвращаются почти на закате. Русская авиация собирается сбросить бомбы на Яссы, Галац, Брэилу, Тулчу и Бухарест. Немцы продолжают задирать головы вверх. Они молча смотрят на вражеские самолеты. Затем так же молча они возвращаются к работе.

Я смотрю, как они работают. Я вижу, как двигаются их руки, как они держат предметы, как наклоняют головы над объектом своего труда. Это те же солдаты, за «работой» которых я наблюдал на улицах городов и селений Баната, севернее Белграда. На их лицах то же озабоченное отстраненное выражение, то же спокойствие, у них те же продуманные, точные движения, та же неулыбчивая невозмутимость. Они демонстрируют все то же безразличие ко всему, что не связано с их работой. Мне кажется, что особенный технический характер этой войны наложил свой отпечаток на бойцов. Они больше похожи на мастеровых за работой, на механиков, занятых наладкой сложной и хрупкой машины, чем на воинов, которые вот-вот вступят в бой. Они склоняются над пулеметом, нажимают на спусковой крючок, открывают казенник полевого орудия, берутся за двойную рукоятку зенитки с тем же деликатным стеснением или, что бывает чаще, с той же грубой сноровкой, будто затягивают гайку, либо ладонью руки или даже двумя пальцами регулируют вибрацию цилиндра, зазор большого винта или давление клапана. Они карабкаются на башни танков, будто лезут по металлической лестнице к турбине, динамо-машине или бойлеру. Да, в самом деле, они больше напоминают мастеровых, чем солдат на войне.

Сама их походка, манера говорить, их жесты – все это напоминает рабочих, а не солдат. На лицах раненых все та же скрытая досада рабочего, получившего травму на производстве. Дисциплина этих солдат своей гибкостью и отсутствием формальностей больше характерна для порядка, которого придерживается коллектив рабочих. Их командный дух сродни духу рабочего коллектива, корпоративному духу профессионалов. Они связаны со своим подразделением теми же узами общности и преданности, что и коллектив рабочих, который привязан к своим станкам, электриков – к динамо-машине, мастеровых – к верстаку, бойлеру или прокатному стану. В современных армиях, насыщенных техникой, офицеры являются инженерами, унтер-офицеры – мастерами и бригадирами. Маленькой «бригадой» танка командует фельдфебель, а не офицер. Колонну из двадцати грузовиков возглавляет унтер-офицер. Все солдаты являются специалистами, то есть профессионалами в различных областях. Все они знают, что от них требуется сделать, куда им следует направиться и как вести себя при определенных обстоятельствах.

Сейчас колонна готова к отправке. Механики заполнили топливные баки бензином, три танка заняли места в голове колонны, четвертый – в хвосте. Двигатели с мягким урчанием работают на холостом ходу. Однако в этот момент фельдфебель замечает, что все еще не вернулся посыльный. Он отдает водителям приказ заглушить двигатели. Затем все садятся на траву и начинают завтракать.

Солнце едва поднялось, в лесу слышны отголоски прекрасного пения птиц, листья деревьев окрасились розовым цветом, а вода в озере постепенно становится зеленой. Стволы деревьев сверкают и выглядят так, будто бы их только что покрыли лаком. Солдаты пригласили меня разделить с ними завтрак. Я сажусь на траву, унтер-офицер достает из ранца тубу с консервированным сыром, выдавливает оттуда сыр на черный хлеб, как из тюбика с зубной пастой, и размазывает его ножом. Я приступаю к еде. У меня в машине есть бутылка «Зуйки», разновидности бренди, который готовят из сливы. «Хотите по глотку «Зуйки»?» – предлагаю я. Солдаты весело соглашаются. Они едят и пьют, и вдруг я замечаю среди них симпатичного юношу с бритой головой в мундире цвета хаки. Это пленный.

Несомненно, этот человек рабочий. У него тяжелая челюсть, толстые губы и пушистые ресницы. Выражение лица упрямое и в то же время рассеянное. По некоторым мелким признакам я сделал вывод, что немецкие солдаты чувствуют себя обязанными обращаться с ним с толикой уважения. Причина: этот человек – офицер. Я спросил его на русском языке, не хочет ли он есть. «Нет, спасибо, – ответил он, – я не голоден». Он согласился лишь на глоток «Зуйки». «О, вы говорите по-русски, – обратился ко мне фельдфебель. – Этот парень ни слова не знает по-немецки. Мы не можем понимать друг друга». Я спросил у фельдфебеля, где этот человек был захвачен в плен. «Он попался нам вчера вечером на дороге», – последовал ответ. С ним не было никаких хлопот. Увидев танки, он сделал жест рукой, будто бы хотел сказать: «Что я могу сделать?» Русский человек был вооружен пистолетом, но у него не было патронов. Пока я разговаривал с фельдфебелем, пленник внимательно разглядывал меня, будто бы пытаясь понять, о чем идет речь. Затем он внезапно протянул руку и схватил меня за рукав. «Мы сделали все, что могли, – заявил он, – мои люди сражались упорно. В конце боя нас осталось всего двое, – добавил он, выбросив окурок. – Второй умер на дороге». Я спросил его, был ли его товарищ солдатом. «Да, он был солдатом, – подтвердил он, посмотрев на меня с удивлением. – Он был солдатом, – повторил русский, будто бы значение моего вопроса только сейчас дошло до него.

Мы завязали разговор. Я говорил медленно, подбирая русские слова. Пленный отвечал так же медленно, будто бы и он тоже подбирал слова. Но причина была другой. В его глазах отражалось недоверие. Наверное, он не доверял не только мне, но и самому себе. Я снова спросил у него, не хочет ли он поесть. «Да, – вдруг с улыбкой согласился он, – у меня ничего не было во рту со вчерашнего утра». Унтер-офицер предложил ему консервированной колбасы между двумя толстыми ломтями хлеба. «Ochen spasibo (Благодарю вас)», – сказал пленный. Он начал жадно есть, уставившись взглядом на гусеницу танка. Проследив за его взглядом, фельдфебель вдруг рассмеялся и, воскликнув «Ах!», вскочил, вынул из сумки ключ и затянул один из болтов на траке. Все солдаты засмеялись. Пленный тоже рассмеялся. Он был несколько смущен, он не хотел вмешиваться в это, он чувствовал свою вину за то, что якобы поступил невежливо. Как бы ему хотелось не заметить тот болт! «Спасибо!» – выкрикнул фельдфебель. Пленник покраснел и присоединился к общему смеху. Я спросил его, является ли он кадровым офицером. Он подтвердил, что это так. Затем он добавил, что служит в армии всего два года. «А что было до этого?» – поинтересовался я. До этого он работал на машиностроительном заводе в Харькове, на Украине.