Ромен Роллан - Махатма Ганди Страница 5

Он не был единственным. Вся Индия в 1914 г. подпала под обаяние лицемерного идеализма этой войны «за право». Настойчиво взывая к ее помощи, английское правительство заманивало ее надеждой на осуществление ее великих чаяний. Этот гомруль, столь желанный, изображался, как одна из ставок войны. В августе 1917 г., умный государственный секретарь по делам Индии Монтэгю обещал Индии ответственное правительство; произошло совещание по индийскому вопросу, и в июле 1918 г. вице-король, лорд Чельмсфорд, подписал вместе с Монтэгю официальный доклад о конституционной реформе. Союзные армии находились в большой опасности в эти первые месяцы 1918 г. Ллойд-Джордж обратился 2 апреля с призывом к народу Индии, и военная конференция, собравшаяся в Дели к концу того же месяца, дала понять, что независимость Индии близка. Индия, в свою очередь, откликнулась на призыв всей массой, и Ганди снова оказал Англии помощь своей лояльностью. Индия дала 985.000 человек; она принесла огромные жертвы. И она ждала, доверчивая, награды за свою преданность.

Пробуждение было ужасно. К концу года опасность миновала; исчезло также и воспоминание об оказанных услугах. Когда перемирие было закончено, правительство не давало уже себе больше труда притворяться. Весьма далекое от того, чтобы дать Индии обещанные свободы, оно отняло те, которые существовали. Билли Раулэта, представленные в Имперский Законодательный Совет в Дели, в феврале 1919 г., свидетельствовали об оскорбительном недоверии к стране, которая только что дала столько доказательств своей лояльности; они увековечивали мероприятия, введенные в Индии на время войны «Актом Защиты Индии», устанавливая тайную полицию, цензуру и все принудительные стеснения настоящего осадного положения.

Обманутая Индия вздрогнула от негодования. Восстание началось.[21] Ганди организовал его.

Он зарылся в предшествующие годы в социальные реформы, занимаясь, главным образом, улучшением положения земледельческих рабочих. И прежде, чем власти успели воспрепятствовать ему, он произвел в Каире в Гуджрате и в Чанпаране в Бехаре победоносный опыт применения того грозного орудия, которое вскоре после этого ему пришлось использовать в национальных битвах: этого страстного непротивления, столь ему свойственного, которое мы изучим ниже под именем, — данный ему Ганди: Сатиаграха.

Но до 1919 г. он оставался во втором ряду и несколько в стороне от индийского национального движения, передовые элементы которого, объединенные в 1916 г. Ани Безант (вскоре отодвинутой назад), признавали теперь своим вождем великого индуса Локаманайю Баль Гангадхар Тилака. Человек редкой энергии, соединяющий в одном железном узле тройное величие ума, воли и характера; более широкий ум, чем Ганди, более глубоко впитавший в себя древнюю азиатскую культуру, ученый, математик, образованный человек, все притязания своего гения отдавший на служение своему отечеству и лишенный, подобно Ганди, всякого личного честолюбия, ожидающий только победы своего дела, чтобы удалиться со сцены и заняться снова своей научной работой. Он был, пока жил, неоспоримым вождем Индии. Что произошло бы, если бы преждевременная смерть не унесла его в августе 1920 г.?.Ганди, который преклонялся перед превосходством его гения, глубоко отличался от него политическими методами, и вряд ли можно сомневаться в том, что, будь Тилак жив, Ганди сохранил бы лишь нечто в роде религиозного руководства движением. Во что вылился бы порыв индийских народов под этим двойным руководством! Ничто не могло бы противостоять ему, ибо Тилак был господином действия, как Ганди господином внутренних сил. Судьба решила иначе: можно пожалеть об этом, из-за Индии и из-за самого Ганди. Роль вождя меньшинства, избранных в нравственном отношении натур, соответствовала бы больше его природе и его скрытым желаниям. Он охотно предоставил бы Тилаку руководство большинством. Он никогда не верил в большинство. Тилак же обладал этой верой. Этот математик в действии верил в число. Он был прирожденным демократом. Он был в то же время смелым политиком, которому нет дела до требований религии. Он говорил, что «политика не создана для садхусов» (святых, благочестивых людей). Этот ученый принес бы в жертву, как он заявлял, самую истину во имя свободы своей родины. И этот безупречный человек, в личной жизни которого не было ни одного пятна, не колеблясь, говорил, что в политике все справедливо. Мысль Ганди в этом отношении была менее гибкой. Споры между Тилаком и Ганди, укрепив их глубокое взаимное уважение, привели лишь к тому, что выявили противоположность их методов, другими словами — противоположность самих нравственных законов, которым были подчинены их существования, ибо речь идет о людях, обладавших абсолютной искренностью, для которых методы действия являются точным отражением методов мышления. Перед лицом Тилака Ганди провозглашает, что если бы он был вынужден выбирать, он пожертвовал бы свободой истине. И сколь бы ни была велика религиозная любовь его к своей родине, он ставит свою религию еще выше, чем родину:

«Я связан с Индией, я обязан ей всем. Я верю в ее миссию. Если она не выполнит ее, это будет для меня час испытания, но я надеюсь, что выдержу его. Моя религия не имеет географических границ. Поскольку жива моя вера, она превышает самую любовь мою к Индии»…[22]

Великие слова, объясняющие все глубоко человечное содержание той борьбы, которую мы сейчас опишем: ибо они делают из апостола Индии, апостола мира, нашего общего согражданина. Ведь это ради всех нас дается бой, открытый четыре года тому назад Махатмой.

Следует заметить, что даже в этот момент, когда он становится во главе революционного движения, направленного против акта Раулэта, он делает это для того, «чтобы отвратить движение от пути насилия». Ибо революция все равно надвигается, и надо взять над ней руководство.

Чтобы хорошо понять то, что затем последовало, надо припомнить, что мысль Ганди, если можно так выразиться, была двухэтажной: религиозный фундамент, весьма значительный, и социальное действие, которое он строит на этой невидимой базе, приспособляя его к реальным возможностям и желаниям страны. Он религиозен по натуре, политик — по необходимости. По мере того, как развитие событий и исчезновение других национальных вождей вынуждают его взвалить на свои плечи тяжелую ответственность управления кораблем во время бури, все сильнее утверждается политический и практический характер его деятельности. Но существенной частью здания всегда остается его подземное святилище: оно обширно и глубоко, и оно приспособлено для совсем иного собора, чем тот, который надо строить наспех; только оно постоянно, остальное временно и предназначено для нужд переходного времени. Важно поэтому познакомиться с этой подземной церковью, где мысль Ганди подобна солидной каменной кладке. Сюда он уединяется ежедневно, чтобы набраться сил для своей деятельности наверху.