Ник Барон - Полковник Ф.Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг.: история и мемуары Страница 5

В гостинице при вокзале уже находилось около тридцати офицеров всех возрастов, рангов и родов войск. Среди них ходили упорные слухи, что место нашего назначения — Россия, однако по поводу конкретного порта мнения разделились: из-за тропического обмундирования некоторые считали, что это будет Владивосток, в то время как разнообразное снаряжение с надписью «Ньюкасл» на вокзальной платформе намекало на то, что нашим будущим театром действий станет Балтика. Представитель Военного министерства не изъявил желания рассказать нам что-либо, кроме того, что адрес для писем от наших друзей и родственников будет следующим: кодовое имя, Главное почтовое управление, Лондон.

После завтрака мы добрались поездом до Ньюкасла и сели на пароход «Марсель», на борту которого уже находилась пулеметная рота численностью примерно двести человек, несколько связистов и других специалистов из инженерных войск, а также еще примерно пятьдесят офицеров, в основном старших, почти из всех существующих родов войск. Лишь когда был убран последний трап, мы узнали, что пункт нашего назначения — Мурманск, город на севере России, единственный порт в Арктике, открытый в зимнее время. Как обычно, источником информации оказался чей-то ординарец.

Наш корабль был не очень большим, с весьма ограниченным жилым пространством, и отправление нашей группы «современных буканьеров»[11], как прозвал нас какой-то шутник из Военного министерства, сопровождалось, как это обычно бывает, шумной, но спокойной неразберихой, спорами и тщетными поисками лучшей койки. Мы были крайне заинтригованы присутствием на пароходе нескольких таинственных бородатых мужчин в гражданской одежде, среди которых, согласно различным слухам, был бывший наставник царя, Троцкий, Стенько-Разин[12], Керенский, Толстой, Распутин и Синяя борода. Позже мы узнали, что ни один из них не был подобной знаменитостью, однако нас несколько утешила информация о том, что вместе с нами плывет знаменитая леди, командующая отделением «Женщин смерти»[13]. Ее наружность несколько разочаровала нас — в ней не было ничего романтичного. На лице бедного создания были видны следы жестокого обращения, которое она недавно испытала в руках своих соотечественников; я уверен, что она чувствовала симпатию, которую мы к ней испытывали.

Первые несколько дней на борту единственным, что вызывало наш неподдельный интерес, были попытки шестерых офицеров бриться одновременно в каюте площадью три квадратных фута[14] и невольная гимнастика, без которой нельзя было обойтись, чтобы одеться в шторм. Однако в сравнении с двумя сопровождавшими нас эсминцами наши неудобства казались верхом роскоши. Экипажам этих маленьких судов приходилось хуже всех. С наших сравнительно высоких палуб казалось, что эсминцы изо всех сил стараются сделать сальто; они выскакивали из моря, показывая большую часть киля, затем скрывались, и мы видели только короткие мачты и верхушки дымовых труб. Иногда их палубы были видны целиком, и каждая доска блестела от стекавшей воды, потом вновь обнажалось днище, а надстройки погружались в морскую пучину. Я был крайне рад, что не поступил на службу во флот.

К сожалению, на наш корабль сели и несколько микробов эпидемии гриппа, которая столь яростно бушевала в 1918 году, и им удалось значительно ослабить наши силы, заразив несколько важных офицеров. Хоть эпидемию и удалось предотвратить, потери от болезни настолько обескровили группу, направленную для операций в Мурманске под началом генерала Мейнарда, что он был вынужден искать добровольцев из числа архангельской группы, в состав которой входил я. Я был очень доволен результатами своего нынешнего добровольного поступления на службу и решил, что и в этом случае не прогадаю. На следующий день я стал одной из «сирен»[15], а в моем кармане появился паспорт и официальное предписание Главного секретаря Департамента иностранных дел Ее величества обеспечить Уильяму Томасу Петерсону, торговцу лесом, беспрепятственное передвижение и оказывать ему всяческую защиту и содействие, в которых он может нуждаться.

Мы прибыли в Мурманск в день летнего солнцестояния. Вряд ли можно найти более унылое место, чем это, особенно в мрачных лучах полуночного солнца: широкий залив с серо-зеленой водой, окруженный низкими коричневыми холмами без какой-либо растительности, которая могла бы порадовать глаз, и неподалеку от него скопление серых деревянных избушек и домиков. Рядом с берегом стоял старый британский военный корабль «Глори», а за ним — старый русский пятитрубный линкор[16] «Аскольд», который наши солдаты тут же окрестили «пачкой сигарет». К пристани было привязано несколько беспризорных ободранных рыбачьих лодок; неровными рядами стояли на якоре паровые рыболовные суденышки, выглядевшие совершенно заброшенными. Город казался вымершим, если не считать нескольких крепких мужчин, большинство из которых были с винтовками. У металлических ворот на входе в порт стояли двое часовых странного вида, небритых, одетых в простые шинели и высокие сапоги. Эта парочка, казалось, была чрезвычайно довольна своей работой, которая позволяла им со спокойной совестью ничего не делать целыми днями.

Наш главнокомандующий генерал Пуль решил, что именно сейчас будет наиболее уместно рассказать о цели нашего присутствия в этом уголке мира. Он созвал нас в баре и объявил, что мы прибыли сюда для организации отвлекающего удара, который должен был создать угрозу для Германии с севера и востока и не позволить ей отвести войска из России и Финляндии для укрепления своих сил во Франции.

Это задание показалось нам необычайно важным, и каждый из присутствующих почувствовал, что Военное министерство видит в нем, по меньшей мере, целую дивизию.

Те офицеры, что знали страну, дали нам ценные советы по поводу личного поведения. Майор Фитцвилльям из медицинской службы, в частности, рассказал о разнице между моралью британцев и русских. Смысл его слов заключался в том, что наши нормы более высокие, однако мы их не соблюдаем, у русских же мораль на более низком уровне, однако они изо всех сил стараются следовать ей.

Та часть корабельного экипажа, которая не принимала участия в организации экспедиции, в течение нескольких дней была вынуждена бездействовать. За это время возникла неожиданная проблема: индийский экипаж «Марселя» решил умереть. Они говорили, что попали в ад. Солнце не всходило и не садилось, и это самым очевидным образом не позволяло им читать свои молитвы, без которых у них не было никакой надежды обрести вечное спасение. Корабельные офицеры тщетно умоляли их и молились за них — ничего нельзя было добиться ни насилием, ни уговорами. Я думаю, что примерно четырнадцать индийских моряков успели достичь поставленной перед собой цели, после чего другие отказались от мысли о присутствии в царстве Аида. Возможно, оставшиеся в живых просто были не столь твердолобыми.