20 лет - Владислав Март Страница 5

о своём будущем. Свободного времени было так много, а порядочность моя высиживать его на практике так велика, что я начал учить японский язык. Давно соприкоснувшись с ним на тренировках единоборств через ритуалы приветствий и названия приёмов, я наконец-то нашёл время поучиться фундаментально. Зубрил алфавиты и иероглифы, фразы, по учебнику для 1-3 класса настоящей японской школы переданному мне знакомым из Хабаровска, где подобное уже давно стало факультативом в школах. Японский учебник был в виде ксерокопий, неудобных рассыпающихся листов, из-за чего я носил в «Рябинки» только по одному листу в день. Зато выучивал его досконально. Проблема лишь в том, что все комментарии, для того чтобы гайдзин мог понять текст были написаны авторучкой на английском. Я в школе и ВУЗе учил немецкий. Поэтому мне пришлось осваивать одновременно и английский, в чём мне помогали мои новые друзья с практики на подоконниках, сплошь оказавшиеся «англичанами». Митя объяснял мне разницу английских слов «дом-очаг» и «дом-просто дом». Я ему в ответ, как меняется понятие «я» в японском в зависимости от статуса говорящего. Так что, когда меня спрашивают, чем я занимался на студенческих практиках, я вспоминаю свой «флот» и японский в «Рябинках», и отвечаю, что очень разными вещами. Всё становилось с ног на голову в четверг. В библейский чистый день. То был день бани. С раннего утра и часов до четырёх мы с ребятами катали проживающих на сидячих каталках со всех этажей на второй, где была баня. Большая часть ходячих и бегающих всю неделю старичков, вдруг в четверг, не могли дойти туда. Не могли раздеться, стоять, сидеть, не могли объяснить, что им нужно. Наступала массовая четверговая энцефалопатия так неудачно сочетавшаяся с массовой маниакальной активностью с нашей стороны. И огромные силы в лице десятка студентов, инструктора из физакадемии, сестёр и санитарок качали свои икры и бицепсы перекладывая и перевозя в одну сторону пахнущих мочой и причитающих, обратно раскрасневшихся и поющих песни из кинофильмов. Как интернат справлялся в нелетние месяцы? Без студентов и практикантов всех мастей? Четверг давался мне тяжело. Всё мне казалось организовано неверно. Я не знал ещё таких слов как логистика и эргономика, но чутьё подсказывало, что всё следует делать не так, не в том порядке. К одиннадцати всё раздражало. Дед, добровольно работающий лифтёром и не разрешающий нажимать кнопки, сам нажимал их не всегда правильно, не попадал в нужную из-за тремора. Санитарки, которых сроду было не видно, в четверг становились царицами и кричали на всех, бросались вениками и вещами, командовали слово шёл бой. Сёстры, которые внезапно становились немощными и медленными, активно помогали только со сменой белья. Терапевт, которого, как и со все прочие дни не было на месте, но он объявлялся в момент нашего ухода и укоризненно смотрел на часы и наши уже безхалатные фигуры. Но четверг уходил, под шум уроненных тазов и претензии розовощёких старушек. Все другие дни успокаивали меня – слюна, сад, иероглифы, пляж. Медицинское образование действительно разносторонне воспитывает человека. Врач живёт в реальном мире, значит и студент должен познать его секреты как можно раньше.

***

Чем же оказалась встреча через двадцать лет на самом деле. Я пришёл вовремя в простой, но праздничной одежде, подчёркивающей мою стройность, отсутствие ожидаемого у многих живота. Ещё по пути встретил хирурга из области, который абсолютно не изменился, я узнал бы его даже в темноте. Мы влились в толпу ожидающих на площадке у ресторана «Престиж», ещё в мою бытность хирурга областной, традиционном месте для встреч медиков. Все, кого я сразу увидел делились на две категории: либо совсем не изменился или совсем не знаю кто это такой, возможно со мной не учился. Последних было около 10-20 человек и их не знал не только я. Это была какая-то группа, что бродила меж потоками факультета и часто меняла прописку на курсе. Все они казались чужими и не подходили почти ни к кому. Они же в последствии больше всех напились, шумели и было похоже, что это какая-то другая компания, другой юбилей. Первая и главная группа, что не изменилась как будто прошло пять, а не двадцать лет была относительно единой и очень дружно настроенной. Со своей бородой и лысиной я мог претендовать на приз самому изменившему внешность. Многие не верили, что я порыжел, совсем не поседел, не потолстел, отмечали сходство с молодым Ульяновым, рассматривали с любопытством. Оказалось, что пришедших впервые много. Как мы обсудили с одним однокурсником, которого я собирался избегать, непонятно из-за каких тараканов в моей голове, на десять лет у него, у меня, у многих произошёл какой-то заскок, сильное нежелание приходить на встречу. На десять лет многие не пришли не потому что были заняты, а потому что не хотели приходить. Я сам признался в этом, сам подтвердил, что и с моей стороны это было сложно описываемое подсознательное решение, которое сегодня я мягко назову заскоком. В противоположность моим ожиданиям все знакомые со мной раньше проявили ко мне живой интерес, да и я искал внимание калининградцев, брянцев, калужан и других, включая людей с кем совсем мало съел студенческой каши. Общался и с девушками, и с теми, с кем никогда не выпивал, не делился мыслями. Оказавшись за столом с ранее неприятными мне халявщиками и волейболистами, скрытными лентяями и алкоголиками, я вдруг обнаружил, что не испытываю к ним неприязни. Гармония во мне победила все предрассудки. Да и с их стороны шёл позитив, желание как-то изменить баланс сил, успокоить старые осколки в мягких тканях. Один из них, представляя меня своей новой жене и вовсе охарактеризовал меня так приятно, что я удивился его дипломатии и не стал искать в ней подвоха, ответил тем же и уверил, что у неё лучший супруг на планете. Прошлые барышни из коллектива тоже не изливали желчь, хотя парочка ко мне так и не подошла. Другие восторженно вспоминали все наши выкрутасы и репетиции самодеятельности, поездки с концертами по глухим сёлам во времена выборов местных депутатов. На минуту я забыл, как зовут Настю, но она замечательно тонко подсказала мне, а Эльвира показала видео 1998 года, где мы танцевали на сцене главного учебного корпуса еврейский танец, фирменный прикол нашего коллектива. Мои тогда длинные белые волосы под кипой смотрелись очень смешно. Все на несколько минут стали родственниками и я понял, что напрасно недолюбливал часть из них. Меньше эгоизма в те годы не повредило бы, только время не вернёшь. Перемещаясь