Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой Страница 5

Екатерина замечала, быстро кивала головой, и конь вздрагивал от неожиданного выстрела, словно его ударяли плёткой по самому больному месту.

Подскакав к тому месту, где уже валялся в окровавленной шерсти подстреленный заяц, Екатерина молча наблюдала, как егерь спешивается, разворачивает тушку добычи и приторачивает её к седлу.

И снова скакала, и снова радовалась и ветру, бьющему в лицо, и ласковым весенним лучикам солнца, норовившим ослепить глаза.

Эти утренние прогулки только с одним слугой доставляли ей невыразимое наслаждение — после душных задымлённых залов Зимнего и сырости деревянных дворцов Царского сердце так и рвалось в простор русских полей и лесов. Никому и в голову не приходило вставать раным-рано, скакать по лесам и полям, любоваться весёлым разнотравьем, мрачными стволами вековых елей, высокими тонкими ножками берёз и их сомкнутой кроной, попадать то в полосу мрачной темноты, то в светлую солнечную прогалину...

Разгорячённая скачкой, она уже подъехала к высокому крыльцу, сидя в английском седле по-женски — ноги на одну сторону, что было крайне неудобно, — как увидела поджидавшую её гофмейстерину, а уж если прямо сказать — надзирательницу Марью Семёновну Чоглокову, приставленную к её двору самой императрицей.

Чоглокова внимательно наблюдала, как спешилась Екатерина, как ловко вспрыгнула на первые ступеньки крыльца. Нет, всё в порядке, великая княгиня не скачет по-мужски, её английское седло устроено по-дамски, и не о чем будет доложить императрице.

   — Ваше высочество, — обратилась она к Екатерине, всё ещё пылавшей лицом от скачки и солнца, — я желала бы переговорить с вами...

   — Марья Семёновна, — весело улыбнулась Екатерина, — не позволите ли вы мне проглотить хотя бы кусок хлеба? Ведь ваш разговор будет долгим и интересным, а я умираю от голода...

Чоглокова неодобрительно пожала плечами. Сама она уже успела плотно позавтракать, и ей непонятны были слова о голоде.

Но весь быстрый завтрак она провела рядом с великой княгиней, горя нетерпением говорить с ней.

После завтрака обе они, Марья Семёновна и Екатерина, вышли к пруду, в котором уже плавали белые и чёрные лебеди, и великая княгиня стала бросать им кусочки хлеба.

Ей скучно было начинать разговор с Чоглоковой: ничего хорошего не могло получиться из этого разговора — опять будут, наверное, какие-то назидания, упрёки, исходившие от лица самой Елизаветы, но передаваемые ей, Екатерине, гофмейстериной. И поскольку Марья Семёновна никогда не смягчала выражений Елизаветы и Екатерина узнавала в точных оборотах речи Чоглоковой слова императрицы, она приготовилась выслушать очередную порцию попрёков и назиданий.

Но Марья Семёновна на этот раз приняла вид таинственный и важный. Сначала она заговорила о том, что вся империя ждёт наследника от Петра и Екатерины. Но это Екатерина выслушивала уже неоднократно, и ничего нового в этом разговоре не было. Она лишь поморщилась и со скучающим видом продолжала бросать кусочки хлеба лебедям, которые с шумом собрались у берега и ныряли за хлебом, уходившим в глубину пруда.

   — Я говорю с вами от имени матушки-государыни, — напомнила Марья Семёновна.

Екатерина только кивнула головой.

Это и всегда было так — ничего не придумывала Чоглокова от себя, всегда говорила лишь слова императрицы, которой всё недосуг было побеседовать со своей невесткой: балы, куртаги[7], поездки на богомолье, переодевания по семь раз на дню отнимали у неё всё время.

   — Вы добродетельны, — вдруг сказала Марья Семёновна Екатерине, — и свято храните честь имени вашего супруга...

Екатерина в удивлении подняла на неё глаза. С чего вдруг вздумалось Марье Семёновне говорить ей комплименты?

   — Да-да, — подтвердила Марья Семёновна, — и матушка-государыня уважает в вас это прекрасное правило...

Екатерина навострила уши. Что всё это значило, почему вдруг императрице захотелось похвалить её? Ведь та только и делала, что бранила Екатерину, а она опускала голову и шептала:

   — Виновата, матушка...

Неважно, по какому поводу были эти разносы — то ли за слишком откровенный вырез платья, то ли за фамильярность со слугами и придворными...

   — Да, матушка-императрица довольна вами и вашей добродетелью, — продолжила Марья Семёновна, опуская глаза. — Но...

И Екатерина поняла, что теперь-то и последует самая главная часть рассуждений Елизаветы.

   — Не всегда добродетель совпадает с интересами империи, — с трудом выговорила гофмейстерина.

Ей и в самом деле было трудно это произносить, она столько раз наставляла Екатерину, что нельзя флиртовать ни с кем, и свято оберегала её честь и достоинство.

   — Иногда бывают случаи, что приходится в угоду государственным интересам жертвовать своей добродетелью... — докончила Чоглокова.

Екатерина слушала в великом изумлении. Она даже перестала кормить лебедей, и они потихоньку уплывали в разные концы пруда, не надеясь больше на подачки молодой женщины в ярком сиреневом платье, стоящей на берегу.

   — Да, — снова начала в смущении Марья Семёновна, — престолонаследие должно быть обеспечено, а поскольку у вас нет детей уже почти девять лет, то кто-то из вас — извините, что я так говорю, это не мои слова, а государыни, — не обладает способностью к деторождению...

Екатерина хотела было перебить Марью Семёновну, но та жестом руки заставила её замолчать.

   — Никто ни в чём никого не обвиняет, — продолжила она, — но даже немочка-певичка, которую каждый раз приглашали к столу великого князя, не забеременела...

Екатерина слушала со всё возрастающим интересом. Куда повернётся разговор, она уже давно поняла, но не знала ещё или не догадывалась, кого же предложат ей в нарушители её девственности...

   — Потому и приказала императрица, — вновь неуклюже начала Марья Семёновна, — выбрать вам в наперсники кого-то из родовитых людей...

Екатерина по-прежнему в изумлении смотрела на Марью Семёновну, не желая помогать ей в таком тягостном для гофмейстерины разговоре и не показывая ни малейшим движением, что догадывается о повороте в нём.

   — Я обратила внимание матушки-императрицы, — всё более смущаясь и запинаясь, говорила Чоглокова, — что самыми родовитыми и самыми красивыми молодыми людьми среди вашего двора являются двое ваших приближённых особ — Лев Нарышкин и Сергей Салтыков. Знаю, что склонность нельзя приручить, она либо даётся, либо нет. И матушка-государыня поручила мне подсказать вам: склонностью к кому-либо из них может быть обеспечена и безопасность государства, и продолжение династии...