Лейтенант Рощаковский – последний рыцарь российской империи - Владимир Виленович Шигин Страница 5

Ближе к вечеру консул прислал на “Решительный” записку, сообщая, что с дацуном Чифу говорить бесполезно: Пекин настоятельно требует полного и немедленного разоружения миноносца.

29 июля в 16.00 с «Решительного» сняли затворы орудий и торпедных аппаратов, ударники и запальные стаканы мин Уайтхеда. Все это вместе с винтовочными затворами и штатными револьверами перевезли на берег. К вечеру того же дня миноносец перестал быть боевым кораблем. С паровых машин сняли важнейшие детали. После этого на «Решительном» спустили флаг. Отныне миноносец считался выведенным из кампании.

Около полуночи китайцы донесли, что на рейде замечены японские миноносцы. Рощаковский встревожился. Собрав экипаж, он приказал всем спать на верхней палубе.

«Мне не приходило в голову, чтобы японцы осмелились открыто абордировать миноносец, – напишет Рощаковский в рапорте. – Но мне казалось, что пустить тихонько мину, уйти и потом отпереться от всего – было бы в японском духе…» Чтобы японцы решились по пиратски атаковать в нейтральном порту разоруженное судно, нагло поправ все морские законы, – об этом русский офицер и помыслить не мог…

Медленно тянулась душная безлунная ночь. На море был штиль. Подложив под головы пробковые спасательные жилеты, офицеры и матросы лежали вповалку на палубе. В команде воцарилось уныние. Чтобы приободрить матросов, мичман Петров допоздна читал им “Сорочинскую ярмарку” Гоголя. Вдоль бортов стояли китайцы с кремневыми ружьями.

Утомленный событиями минувшего бурного дня, Рощаковский, было, спустился к себе в каютку. Но поспать не удалось. Внезапно сверху послышался шум – это китайцы поспешно разбирали в шлюпках весла. В паническом состоянии они покинули “Решительный”. Рощаковский, накинув тужурку, выскочил наверх.

В 3 часа ночи послышались всплески весел. К трапу приближалась шлюпка. На корме сидел офицер-японец, в полной форме, при мече, рядом – штатский. Шлюпка приблизилась, и штатский обратился к Рощаковскому по-русски: «Японский офицер желает говорить с русским командиром, просит разрешения войти на палубу».

Полагая, что это парламентер, Рощаковский дал согласие, однако, приказал поднимать экипаж. «Парламентер», положив руку на эфес меча, громко зачитал бумагу. Переводчик отчеканил: «Предлагаю командиру миноносца немедленно выйти в море и вступить со мной в бой. Если у него неисправна машина, предлагаю взять его на буксир, вывести в море и там вступить в бой. Если командир отказывается, ему надлежит сдаться».

Из описания событий в Чифу: «Мичман Тарасима предложил сдать миноносец, а на борт поднялся унтер-офицер, несущий полотнище японского знамени. Увидев его, мичман Петров развернул в руках Андреевский стяг.

– Мы не сдаемся, – заявил Рощаковский. В своем рапорте он докладывал: «Я тогда сказал: “У вас есть сабля – можете убить меня, я вам клянусь, что не стану защищаться, но, пока я жив, не вздумайте поднимать своего флага!» С лица Тарасимы не сходила наглая улыбка.

– Уважая тишину и спокойствие жителей нейтрального города, – сказал он, – я имею счастье предложить вам в этом случае выйти сейчас же в море и принять рыцарский бой с нами.

Рощаковский оглядел своих матросов

– Хорошо, – согласился он, – я и мой экипаж готовы принять бой. Но прежде укажите китайскому адмиралу Цао, чтобы на время сражения он вернул нам замки от пушек, минные ударники и личное оружие моего экипажа.

– Простите, – отвечал на это японец, – но мы не властны вмешиваться во внутренние дела Китая.

– Это вы-то не властны? – рассвирепел Рощаковский…»

Тем временем подошла вторая шлюпка с десантом. Рощаковский все понял. Японцы решили попросту захватить миноносец, а переговоры затеяли, чтобы без помех приблизиться к кораблю. Положение было отчаянное. Решение нужно было принять в считанные секунды. И командир принял его. Миноносец – взорвать, а экипажу драться до последнего. Драться, несмотря на то, что оружия у моряков «Решительного» уже не было… Матросы разбирали, что только можно для драки: болты, гаечные ключи, вымбовки и свайки.

На борту «Решительного» остались лишь три подрывных патрона, оставленных Рощаковским «на всякий случай». Лейтенант приказал минеру взорвать патронные погреба. При этом надо было потянуть время, чтобы подготовить взрыв, и Рощаковский отвлек японца разговором. Он сказал, что корабль разоружен, находится под защитой международных законов, а экипаж обязался в войне не участвовать. Однако десантники уже проникли на борт и рассеялись по всему кораблю. Внезапно из темноты возникли силуэты двух японских миноносцев, а затем и крейсера. С погашенными огнями они подходили к «Решительному».

Получив сообщение, что взрыв подготовлен, командир громко скомандовал:

– Ко мне, ребята, пошли в в рукопашку!

В своем рапорте он напишет: “Я умышленно оскорбил японского офицера, ударив его кулаком в лицо, при этом же крикнув своей команде: “Братцы, делайте, как делаю я!"

На борт “Решительного” лезли японские матросы. Тарасима что-то выкрикнул. Японские матросы кинулись бить прикладами мичмана Петрова. Но тот, поверженный и затоптанный, так и не выпустил из рук флага.

В этот момент японцы попытались поднять на миноносце свой флаг. Увидев это, Рощаковский крикнул:

– Братцы, бросай желторожих за борт!

На палубе «Решительного» закипела ожесточенная драка. Наши бились жестоко. Круша японцам и головы и челюсти. Рощаковский с размаху приложил японского офицера между раскосых глаз и швырнул за борт, но японец ухватился за лейтенанта. Оба свалились в шлюпку, стоявшую у борта, и борьба продолжалась там. Японец вцепился зубами в левую руку Рощаковского, а тот кулаком вышибал ему зубы.

– Не надо, русики! – вопил японец окровавленным ртом.

– Надо, япона мать, как надо! – отвечал лейтенант, снова от всей души прикладываясь к его физиономии.

Спустя тридцать пять лет в Бутырской тюрьме Рощаковский, рассказывая об этой давней истории, показывал сокамерникам свой изуродованный палец, добавляя:

– Из-за этой скотины я с тех пор отказывался танцевать на балах, не протягивать же дамам этакую клешню!

На крики японского офицера в шлюпку прыгнули еще несколько японцев. Первых двух Рощаковский тренированными ударами вышвырнул за борт, но остальные навалились на него гурьбой, а затем выкинули из шлюпки.

– Ну, гады! Ну, погодите! – Рощаковский подплыл к корме миноносца и попытался подняться на палубу, но двое десантников открыли по нему огонь – почти в упор. Стрелками они оказались неважными: из примерно двадцати выстрелов метким оказался лишь один: Рощаковский был ранен в бедро. Лейтенант снова упал в воду. К концу подходила и рукопашная на верхней палубе. Несмотря на отчаянное сопротивление наших, японцы одолевали. На каждого русского матросы было по десять японских. Отбиваясь, наши оказались прижаты к борту. Затем их начали сталкивать в воду.

И в этот момент яркая вспышка огня рассеяла ночную тьму. Гул взрыва раскатился по рейду. Спустя некоторое время раздался второй взрыв. «Решительный» дернулся и начал быстро погружаться. Японцы с криками