Сергей Нечаев - Венеция Казановы Страница 5

После суровых испытаний XVII века нужно наслаждаться жизнью, развлекаться, забавляться, смеяться, «карнавалить». Если венецианцы считают, что имеют право вести веселую и легкую жизнь, то не потому ли, что сознают: их история уже позади?»

Несмотря на все проблемы, знатные венецианские вельможи жили в шикарных палаццо на Большом Канале, с мраморными колоннами и внутренним убранством, стоимость которого смело можно назвать верхом расточительства. Там устраивались концерты, театральные представления, давались бесконечные балы и, конечно же, завязывались любовные интриги. Там пили, ели, играли в карты и кости. Никто и думать не желал о завтрашнем дне. Представители более низких слоев населения, естественно, не обладали подобными хоромами, но, в своей общей массе, их жилища были вполне приличными — разве что они не находились в престижном центре города.

Филипп де Коммин («Мемуары»):

«Затем посадили меня на другие суда, которые они называли пьятто и которые гораздо больше первых; два из них были обиты алым атласом и застелены коврами, и в каждом из них помещалось сорок человек. Меня усадили между двумя послами (а в Италии почетно сидеть посредине) и провезли вдоль большой и широкой улицы, которая называется Большим Каналом. По нему туда и сюда ходят галеры, и возле домов я видел суда водоизмещением в 400 бочек и больше. Думаю, что это самая прекрасная улица в мире и с самыми красивыми домами; она проходит через весь город.

Дома там очень большие и высокие, построенные из хорошего камня и красиво расписанные, они стоят уже давно (некоторые возведены сто лет назад); все фасады из белого мрамора, который привозится из Истрии, в 100 милях оттуда; но много также на фасадах и порфира, и серпентинного мрамора. В большинстве домов по меньшей мере две комнаты с позолоченными плафонами, с богатыми каминами резного мрамора, с позолоченными кроватями, с разрисованными и позолоченными ширмами и множеством другой хорошей мебели. Это самый великолепный город, какой я только видел, там самый большой почет оказывают послам и иностранцам, самое мудрое управление и торжественней всего служат Богу. И если у них и есть какие-либо недостатки, то уверен, что Господь простит им за то, что они проявляют такое почтение к служению церкви».

Филипп де Коммин в своих «Мемуарах» отмечает суда пьятто (от итал. piatto — плоский). Так в Венеции назывались плоскодонные суда, предназначавшиеся в основном для разгрузки и погрузки других судов, стоявших на рейде. Называет он и галеры, а существовали еще и большие паромы (targhetto), и многие другие виды судов (Теофиль Готье, например, в своей книге об Италии использует термины «гондолы-омнибусы» и «барки»), без которых сообщение Венеции с материком («твердой землей» — terra ferma) было бы невозможно.

Дени де Лаэ-Вантеле («Описание Венецианской республики»):

«Зрелище сего города всегда удивительно; издалека кажется, что он наполовину погружен в воду, однако, по мере приближения, замечаешь, как из воды вырастают зачарованные дворцы, и ты уже не перестаешь восхищаться великолепием его построек и причудливыми изгибами его каналов, служащих улицами, отчего весь город делается единым водным лабиринтом».

Посол короля Людовика XIV Дени де Лаэ-Вантеле сравнивает Венецию со сказочным городом из страны фей. С точки зрения шевалье Луи де Жокура, Венеция не «вырастает из воды», а «качается на волнах», подобно адмиральскому флагману. Писатель XVIII века Анж Гудар называет Венецию «огромным каменным кораблем, который природа и человеческий гений удерживают на якоре вот уже тринадцать столетий». Лорд Байрон писал о Венеции, что ее дворцы «стремятся выйти на сушу».

Джордж Байрон («Паломничество Чайльд-Гарольда»):

«Морей царица, в башенном венце,Из теплых вод, как Анадиомена,С улыбкой превосходства на лицеОна взошла, прекрасна и надменна»[2].

Первое, что бросалось в глаза на венецианских узких улочках и площадях, — это причудливое смешение людей разных национальностей и общественных сословий. Богатые и бедные, патриции, представители церкви, средний класс и простой люд — все, как ни странно, прекрасно уживались друг с другом. Но так обстояло дело только на первый взгляд. На самом деле социальные барьеры конечно же существовали, а реальная власть была сосредоточена в руках немногочисленной местной знати. По сути, венецианские патриции являлись закрытой кастой, ревностно хранившей свои привилегии, доставшиеся им с древних времен, благодаря коммерческим манипуляциям, о которых не принято было вспоминать в приличном обществе.

Смешение больших масс людей всегда провоцирует преступность, нападения более бедных на более богатых. В Венеции имело место и это, причем если многочисленные наемные убийцы, о которых писали хронисты, остались в XVII веке, то банальное воровство и грабежи на улицах и даже в церквях стали весьма частым явлением. Городские власти пытались бороться с этим, освещая улицы фонарями, что должно было позволить запоздалым путникам спокойно попасть домой. Дело это было недешевое, но оно не всегда себя оправдывало.

Франсуаза Декруазетт («Венеция во времена Гольдони»):

«В 1758 году в городе было 1550 фонарей, и каждый вечер их надо было зажигать. Однако эффективность этих светильников сомнительна: известно, например, что январским вечером 1774 года будущий либреттист Моцарта Лоренцо да Понте, бродивший по улицам города в поисках любовных приключений, слугу своего, несмотря на «городские фонари», узнавал только по голосу».

Знаменитый венецианец Карло Гольдони вообще считал освещение Венеции лишь элементом ночного украшения города.

Карло Гольдони («Мемуары»):

«Я нашел, что венецианские фонари являются весьма полезным и приятным украшением города, тем более что освещение это нисколько не обременяет жителей, ибо все расходы на него покрываются одним лишним ежегодным тиражом лотереи».

Гораздо эффективнее фонарей решали проблему так называемые «повелители ночи», то есть дозорные, отвечавшие за ночную безопасность жителей Венеции, которые патрулировали улицы и устраивали регулярные облавы. Попавшегося в их руки преступника тащили на городскую площадь и подвергали позорному наказанию кнутом.

Во времена Казановы Венеция была разбита на семьдесят два церковных прихода. Естественно, некоторые из них считались хорошими, некоторые — не очень хорошими. В хороших приходах жили приличные люди, в них проходили главные торговые, культурные и политические события города. В них были сосредоточены лучшие гостиницы и трактиры. Например, в XVIII веке в Венеции было восемнадцать постоялых дворов, так вот из них одиннадцать были расположены возле моста Риальто, а семь — вокруг площади Сан-Марко. Не очень хорошими приходами были те, что находились на периферии Венеции.