Александр Филюшкин - Князь Курбский Страница 5

В соответствии с законами романтического жанра биографии героев пересекаются. Сын Курбского Юрий сперва находит свою мать-инокиню, а потом добирается и до Ковельского замка отца. Дальнейшая судьба персонажей романа исключительна: Гликерия Курбская, инокиня Глафира, благословляет постриженную в монахини жену Грозного Анну Колтовскую, которая позже благословит династию Романовых. А Юрий Курбский с Ермаком отправляется на покорение Сибири. Сам же князь Андрей будет искупать грех, печатая в Литве православные книги и проводя дни в уединении и молитве, заклиная: «Для чего смерть не сразила меня под Казанью? Для чего не пал я от мечей Ливонских? Я не изменил бы Отечеству!»

Заканчивается роман Б. М. Федорова довольно неожиданной сентенцией:

«Уже протекает третий век... изгладились следы и знаменитой гробницы князя Ковельского. Но, кажется, небо примирилось с ним: давно уже русские орлы улетели за Ковель; Россия отодвинула границы свои и приняла под материнскую сень свою прах изгнанника»[16].

Тем самым факт эмиграции Курбского как бы дезавуируется: земли, в которые он бежал из России, уже теперь русские. И это символизирует прощение Родиной раскаявшегося эмигранта.

Как борец с тиранией Курбский вошел даже в дореволюционные учебные пособия по истории. Например, в учебнике С. М. Соловьева князь изображен «одним из самых ревностных» сторонников Адашева и Сильвестра, после их опалы он решается бежать во имя спасения своей жизни. «Курбский принадлежал к числу образованнейших, начитаннейших людей своего времени», он не хотел «молча расстаться с Иоанном» и написал ему обличительное письмо. С. М. Соловьев изобразил князя защитником боярских привилегий, в особенности права отъезда и ограничения власти монарха. При этом «Курбский был представителем целой стороны: он упрекал Иоанна не за одного себя, но за многих». Примерно так же о Курбском говорилось в знаменитом дореволюционном учебнике для гимназий С. Ф. Платонова: Курбский упомянут как член «Избранной рады», который бежал в 1564 году в Литву. После этого началось «жестокое гонение» на бояр. Упомянута и переписка с царем, в которой князь обвинял монарха «в жестокости и несправедливости». Властям, конечно, такие трактовки не нравились, и в более официозном учебнике Д. М. Иловайского акцент делался не на борьбу с тиранией, а на предательские деяния князя[17].

Образ Курбского оказался востребован и в СССР в период «Оттепели» в связи с ростом в стране диссидентского движения. Поэт Олег Чухонцев в 1967 году сформулировал в «Повествовании о Курбском» вывод, востребованный тайной оппозицией советской власти для самооправдания антигосударственной деятельности: «право на измену присяге», «право на восстание». Примечательно, что для декларации данного вывода потребовался исторический пример Андрея Михайловича Курбского:

Чем же, как не изменой, воздать за тиранство,если тот, кто тебя на измену обрек,государевым гневом казня государство,сам отступник, добро возводящий в порок?[18]

На рубеже XX и XXI веков образ Курбского вновь мелькает на страницах публицистики. Среди журналистов в последние годы популярно сравнение Курбского с Борисом Березовским (причем как комплиментарного, так и обличительного характера). В Интернете можно найти сатирические стихи (под псевдонимом Л. Левин) «Баллада о верном пути», начинающиеся со слов «Бежал Березовский от гнева царя», основанные на аллюзиях известного стихотворения А. Толстого «Князь Курбский от царского гнева бежал...». Встречается и совсем уж неожиданное сравнение Курбского с бывшим олигархом М. Ходорковским (тоже покаялся перед лицом власти) и даже с несостоявшимся кандидатом в президенты 2008 года М. Касьяновым (тоже оппозиционер)!

Образ князя-диссидента, обличающего царя, привлекается в сатирических пародиях политического характера, направленных против тех или иных действий современных российских властей или политической оппозиции. Например, размещенный в Рунете памфлет «Эпистола Андрея Курбского царю Иоанну Васильевичу Путину» пародирует Первое послание Курбского Грозному, в котором «Курбский» обвиняет уже современных правителей России.

Привлекается образ Курбского и как рупор пропаганды националистических и даже фашистских идей. Это показывает, что данный образ не имеет отношения к реальному Курбскому и в наши дни стал шаблонным символом правдолюбца, обличающего власть, причем даже не важно, с каких позиций[19].

Подлинный патриот

В литературе, как видно из приведенных примеров, тема свободолюбия Курбского сочеталась с темой его любви к Родине. При этом патриотизм князя считали «подлинным» и отличали от «ложного», крикливого и демагогического. По словам А. Н.Ясинского (1889), «его патриотизм был не такого рода, чтобы предпочитать все свое, родное, только за то, что оно родное. Образование и широкий жизненный опыт делали Курбского сознательным патриотом: он любил родину, но видел ее недостатки, скорбел за них и негодовал, видел существенный недостаток «святорусской земли» в отсутствии образования и невежестве русских людей... как увещевал он молодых людей искать образования и даже ездить за границу, если на родине не найдут сведущих учителей»[20].

Право слово, можно подумать, что речь не о боярине и воеводе XVI века, а о представителе демократической интеллигенции Новейшего времени.

Впервые сочинения Курбского были востребованы в качестве источника для пророссийских идей А. И. Лызловым, автором знаменитой «Скифской истории» (1692). Победа над татарской степью представлялась Лызлову главной исторической задачей, стоявшей перед Россией. Названия кочевых народов – врагов России – он обобщил в слове «Скифы». Поэтому, во-первых, Курбский был для Лызлова борцом с татарами, а во-вторых, в фигуре Курбского (россиянин на службе у польского короля) воплощалась популярная в конце XVII века идея Вечного мира с Польшей (1686) и создания Священной лиги христианских государств для противостояния мусульманскому Востоку. По утверждению К. Ю. Ерусалимского, «История о великом князе московском» Курбского «стала одним из источников идеологической программы христианской Лиги, которой в иных исторических условиях придерживался сам Курбский». Князь выступает, по словам ученого, «участником имперского величия России»[21] и, в какой-то степени, как герой взятия Казани – его творцом.

Именно последний образ, образ Курбского как эпического героя, развит в знаменитой «Россиаде» М. М. Хераскова (1778), в центре которой – рассказ о взятии Казани в 1552 году. Князь изображен радетелем за судьбы Отчизны: