Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого Страница 5

Из Ефремова способного агитатора партийная организация перебросила в губернский центр в главную тульскую газету — «Коммунар». Назначили членом редколлегии В каждом номере шли его материалы. За несколько месяцев работы — десятки публицистических статей, очерков, рассказов, фельетонов, басен 3.

В литературном отделе ежемесячного журнала «Пролетарское строительство» Кочкуров публикует несколько рассказов и очерков («Молодой полк», «Расстрел», «Погожий день», «Мятеж»).

«Мятеж» имеет подзаголовок «Деревенский рассказ».

По рыжему, глинистому бугру разметалось село Покровское. В былое время по воскресным дням и престольным праздникам сюда съезжались со всех окружных деревень, собирались большие торжища. По пыльным, степным дорогам за много десятков верст со скрипом тянулись тяжелые возы, груженые льном, пенькой, кожами, глиняной и расписной деревянной посудой, ободьями, колесами, дугами, дегтем и другими нужными в хозяйстве предметами.

По целым неделям над селом стоял шум и гам празднично настроенной толпы. Бабы, девки и ребятишки ходили по лавкам с галантерейным и красным товаром. Рядились, спорили, делая разочарованный вид, уходили от прилавка и опять возвращались, пробовали на зуб добротность ситца или кумача, перешучивались и переругивались со словоохотливыми торговцами, которые щедро сыпали и направо и налево порой остроумные прибаутки. Бабы и девки, ржа во все горло, скалили зубы, грызли орехи и семечки, плевали на все стороны и шли на карусель кататься или смотреть на длинноносого Петрушку и помирали со смеху, немало дивились хитроумным проделкам фокусника, который рвал железные цепи и разбивал о свою голову кирпичи. За пятачок пробовали счастья и тянули билеты, по которому, по словам продавца, мог попасть самовар, золотое кольцо, карты и другие ценные вещи. […]

Прогремевший гром революции очистил тяжелый воздух, которым дышала деревня… […]

Везде и всюду создавались Комитеты бедноты или, как их называли в деревне, «Бедные комитеты». Вначале бедняки были разрознены, запуганы и бессильны, а кулаки смелы и дерзки, как волки.

Но вот в Покровское возвратились солдаты распущенной царской армии — человек пятнадцать, среди них был и Семен Черемин — мужик многосемейный и бедный.

За время проклятой бойни его хозяйство пришло в сильный упадок. […]

По почину покровских бедняков в председатели вновь избранного комитета прошел Семен Черемин… 4

В Туле Кочкуров познакомился и подружился с начинающим драматургом Анатолием Глебовым[7]. (Николай Кочкуров стал прототипом Коли Кунгурова, одного из героев пьесы «Наши дни», написанной Глебовым в 1919 году).

Из воспоминаний Анатолия Глебова

Артем, потеряв казарменный кров, остался бездомным, и мы его приютили у себя. Так образовалась наша маленькая коммуна, всегда жестоко голодная и всегда тем не менее веселая и шумная. […]

Появление в нашей комнате Артема стало поводом для серии новых конфликтов с агрономшей [хозяйка дома]. Стопроцентное отсутствие у него «приличных манер» […] сделали беднягу Артема настоящим жупелом в глазах хозяйки. Тщетно я, защищая его, говорил ей о необыкновенной литературной одаренности этого парня […] «Это дикарь, я дикарь не может быть писателем!»

Дикарем Артем не был, но «дикость» в нем тогда была […] 5

Однажды утром он ошарашил Глебовых:

— Ребята, знаете, что я надумал ночью? С сегодняшнего дня начинаю новую жизнь. — Он сделал интригующую паузу, потом пояснил: — Буду резать правду-матку в глаза всем и каждому. Надоело, понимаешь, врать. Все врем, врем. На каждом шагу врем. Жмешь кому-нибудь руку, а сам знаешь, что он рвач, подлец, сука. И все-таки жмешь! Ему бы плюнуть в его мерзопакостную рожу, а ты улыбаешься! Надоело.

Мы молчали озадаченные. Потом жена сказала:

— Интересно будет послушать.

— Интересно? — обрадовался Артем. — Так слушай! — И тут же «выдал» ей, а потом и мне кучу «комплиментов», смысл которых сводился к тому, что хотя он очень любит нас обоих и благодарен нам за то, что мы дали ему кров, но не может впредь молчать о наших недостатках, таких-то и таких-то. Все было сказано напрямик, без каких бы то ни было околичностей […]

Вернулся он поздно вечером, заиндевевший, багровый, мрачный.

— Ну как? — поинтересовались мы.

То, что он рассказал, могло бы послужить сюжетом отличной сатирической комедии. Но тут не место рассказывать подробности. Достаточно сказать, что правда-матка, бесхитростно и прямолинейно высказанная Артемом добрым двум десяткам людей в учреждениях и на улице, привела его в конце концов в милицию. Рассказав о своих злоключениях, он мрачно резюмировал:

— Нет правды на свете 6.

Если в «Мятеже» среди мастерски написанных строк, есть и грешащие некоторым схематизмом, то в рассказе «В деревне на маслянице»[8] журналист Николай Кочкуров впервые оказывает себя художником.

Сломалась зима дружно.

Дохнуло теплынью, дороги рассопливились, путь рынул.

Поплыло…

Закружились, загалдели шальные грачи, занавоженные улицы умывались льючами, солнышко петухом на маковке дня.

Фыркая капелью, ползла масляница мокрохвостая.

Всю неделю праздничное солнышко гудело ульем. Бурые половики дорог ухлестали луговину, в степи выщелкнулись хребетки огорков, обтаяли головы старых курганов, лед полопался на пруду, берега обметало зажоринами.

Рукавицы на тестюшке по собаке, шапка с челяк[9], тулуп из девяти овчин. Умасленная башка космата, ровно его собаки рвали. Румяный, нарядный тестюшка, будто бывалошний пряник Городецкий. В прищуренном глазу плясала душа пьяная, русская — мяхкая да масляная, хоть блин в нее макай.

Довольнешенек, дрюпнулся на лавку, лавка охнула.

На столе блинов копна. Щербы блюдо с лоханку. Рыбы куча — без порток не перепрыгнешь. Пирожки по лаптю. Курники по решету. Ватрушки по колесу. Пшенники, лапшенники в масле тонут. Сметаной и медом залейся.

«Можно лишь изумляться, — писал Глебов, — как с таким общекультурным багажом человек сумел проявить себя талантливейшим писателем. А он именно так проявил себя уже тогда, написав в нашей общей комнате свою малявински яркую „Масленицу“, позже вошедшую (почти без изменений) как один из самых колоритных эпизодов в повесть „Страна родная“. „Масленицей“ он меня поразил и покорил навсегда.