Жизнь как она есть - Мариз Конде Страница 5

рынках всяким хламом, воспитывала сына одна в городе Сигирина на северо-востоке Гвинеи, в провинции Канкан. Он выбрал ремесло артиста не по зову души, а для того, чтобы покинуть родину и называться студентом, но это красивое звание не добавило ему престижа. Конде никто не поддерживал, и его честолюбивые мечты «стать кем-нибудь» и разговаривать, как Марлон Брандо в картине «В порту», так и не исполнились.

В 1959-м Министерство кооперации[40] делало первые шаги. В крыле Министерства культуры заработало бюро найма французов, желавших попытать счастья в Африке. Мне показалось, что кто-то угадал мои потаенные мысли и желания. Когда я открывала для себя Африку, учась на подготовительных курсах, она была для меня не более чем литературной темой, источником вдохновения для поэтов, чьи голоса постепенно замещали вечных Рембо, Верлена, Малларме и Валери. Постепенно африканские реалии занимали все большее место в моей жизни. Мне не хотелось думать об Антильских островах – уж слишком болезненны были воспоминания о минувшем. Я в буквальном смысле этого слова кинулась в бюро по найму, где мною занимался розовощекий блондинчик, который задавал вопросы, тараща глаза и все сильнее ужасаясь: «Вы хотите уехать в Африку одна? С ребенком? А как же ваш муж? Вы ведь, кажется, недавно расписались?»

«Пролетая над гнездом кукушки»

Милош Форман

Несколько месяцев спустя я получила заказное письмо. В нем сообщалось, что Министерство национального образования командирует меня в Республику Берег Слоновой Кости, в коллеж города Бенжервиль. На тот момент у меня была только степень бакалавра по современной литературе, поэтому я получила должность внештатного преподавателя французского языка и скромную зарплату, но была готова танцевать от радости, чего не случалось тысячу лет!

В последние дни сентября мы с Дени сели в поезд до Марселя, где в порту нас ждал океанский лайнер «Жан Мермоз»[41], ходивший до Абиджана. Конде горячо меня отговаривал, говорил, что путешествовать в моем положении опасно, но я больше не боялась рожать без мужа в чужой стране. А вот у сестер мое решение вызвало даже облегчение: «Что бы ни взбрело в голову этой сумасбродке, она будет далеко». Жиллетта пригласила меня к себе и во время обеда сообщила, что Жан закончил обучение на медицинском факультете и она готовится к отъезду в Гвинею.

Марсель, где мы должны были взойти на борт лайнера, я полюбила «заочно», по культовому роману «Банджо» уроженца Ямайки Клода Маккея[42], которым восхищался Эме Сезер. Шагая по улице Канебьер и другим людным магистралям города, заглядывая в кафе, я как наяву ощущала присутствие писателей – основоположников Негритюда. Кровь снова весело бурлила в жилах, с прошлым меня связывал только сын, маленький мальчик, огорченный внезапной разлукой с любимой кормилицей. Расставание с мадам Бонанфан вышло тяжелым. Славная женщина пыталась выступить в роли моей матери и все твердила, что все было бы иначе, отправляйся я в Африку вместе с мужем! «Что вы будете там делать без мужчины?! Вы хоть представляете, какие опасности вас могут подстерегать? Насилие, неизвестные болезни…» Я спешила отнести эти слова на счет расизма…

Мой путь до Абиджана можно сравнить – разумеется, в шутку! – с первым выходом Будды, тогда еще принца Гаутамы, в большой мир, где он сразу же встретился с бедностью, болезнью, старостью и смертью. Я жила в мире, населенном привилегированными людьми, и имела более чем ограниченный жизненный опыт. Я много раз ездила в Италию, Испанию и Нидерланды, в Лондоне учила английский и везде посещала музеи. Исключением стало посещение Варшавы с Жаном Домиником: он повез меня на фестиваль Всемирной федерации демократической молодежи, чтобы приобщить к свершениям марксизма и познакомить со страной Восточной Европы. Не могу не признать, что впечатления я получила сильнейшие, впервые в жизни встретилась с индусами, китайцами, японцами, монголами и была заворожена спектаклем Пекинской оперы.

Французские власти поскупились на деньги, поэтому плыть мне пришлось в крошечной душной каюте третьего класса В, но я не жаловалась: многие путешествовали в куда более жутких условиях. С нашей палубы я видела людей, белых и «туземцев», которые теснились у жаровни, пытаясь хоть немного согреться, отгороженные от остального мира толстыми решетками. Дважды в день матросы кормили их супом.

Первую остановку мы сделали в Дакаре, куда пришли рано утром. Над городом висело молочно-белое небо. Столица Французской Западной Африки[43] была тогда мирным и цветущим поселением с красивыми, в основном одноэтажными домами. С набережной в нос ударил странный затхлый запах, от которого запершило в горле. Это был запах арахиса, в воздухе висела красноватая пыль, принесенная горячим ветром из пустыни.

Первый контакт с Африкой не стал любовью с первого взгляда. Пассажиры-европейцы млели от восторга, меня не вдохновили ни ароматы, ни цвета, зато потряс убогий вид толпы. На тротуарах сидели изможденные женщины с детьми-близнецами, тройняшками и даже четверняшками. Безногие калеки передвигались на «пятой точке», безрукие потрясали культями. Инвалиды и нищие стучали по земле деревянными плошками, клянчили милостыню и напоминали огромный Двор чудес. А мимо них как ни в чем не бывало ехали за рулем своих автомобилей хорошо одетые и сытые белые люди. На одной из улиц я случайно набрела на отвратительно грязный зловонный рынок. Мухи жадно роились вокруг странно белесой рыбы и лилово-кровавых говяжьих туш. Я убежала из этого подобия ада, как будто за мной гнались, и оказалась в жилом квартале, где сразу наткнулась на школу. Из открытых окон доносился гул детских голосов. Я встала на цыпочки и разглядела светловолосых детишек за партами и учительницу-блондинку в элегантном голубом платье. А где же маленькие африканцы?

Ивана снабдила меня адресом одного из своих родственников Жана Сюльписа, «дядюшки Жана», военного врача, обитавшего в Дакар-Плато – центральном районе столицы. В этой семье редко встречались с гваделупцами, но приняли нас очень радушно, как близких и любимых родственников, и угостили удивительными традиционными блюдами: пряным бульоном из золотистого окуня, рисом и красным горохом.

– Все как дома! – с гордостью заметила мадам Сюльпис.

Атмосфера свидания была трогательной: все ухаживали за двенадцатилетней Беатрис, девочкой с тяжелыми физическими недостатками и умственно неполноценной. Клер, одна из дочерей дядюшки Жана, нежно кормила Беатрис с ложечки. Процесс был долгим и, что греха таить, внешне не слишком «аппетитным», но я преодолела невольную брезгливость, подошла к бедняжке и погладила ее прелестные руки, лежавшие на коленях ладонями вверх.

Хозяин дома, улыбающийся загорелый мулат, появился только к десерту. От него я услышала высказывание одного антильца, живущего