Жизнь не сможет навредить мне - Дэвид Гоггинс Страница 5

хочу стать скаутом, и записала меня в местный отряд. Я до сих пор помню, как в одну из суббот надел темно-синюю пуговицу скаута. Я чувствовал гордость, надевая форму и зная, что хотя бы на несколько часов могу притвориться, что я обычный ребенок. Мама улыбнулась, когда мы направились к двери. Моя гордость, ее улыбка были вызваны не только скаутами. Они поднимались из более глубокого места. Мы предпринимали действия, чтобы найти что-то положительное для себя в мрачной ситуации. Это было доказательством того, что мы важны и что мы не совсем бессильны.

В это время мой отец вернулся домой из Вермильонной комнаты.

"Куда вы двое собрались?" Он уставился на меня. Я уставилась в пол. Моя мама прочистила горло.

"Я везу Дэвида на его первое собрание скаутов", - тихо сказала она.

"Сегодня нет собрания скаутов!" Я поднял голову, и он рассмеялся, когда на моих глазах выступили слезы. "Мы идем на трек".

Уже через час мы прибыли в Батавию Даунс, старинный ипподром для скачек на лошадях, где жокеи ездят за лошадьми в легких колясках. Как только мы переступили порог, мой отец взял в руки формуляр для участия в скачках. В течение нескольких часов мы втроем наблюдали, как он делает ставку за ставкой, курит, пьет виски и носится как сумасшедший, когда каждый пони, на которого он ставил, оказывался без денег. Когда мой отец гневался на богов азартных игр и вел себя как дурак, я старался стать как можно меньше, когда мимо проходили люди, но я все равно выделялся. Я был единственным ребенком на трибунах, одетым как кабскаут. Возможно, я был единственным черным кабскаутом, которого они когда-либо видели, и моя форма была ложью. Я был притворщиком.

В тот день Труннис потерял тысячи долларов, и по дороге домой он не умолкал, его горло саднило от никотина. Мы с братом сидели на тесном заднем сиденье, и всякий раз, когда он выплевывал мокроту в окно, она бумерангом летела мне в лицо. Каждая капля его мерзкой слюны на моей коже обжигала, как яд, и усиливала мою ненависть. Я уже давно усвоил, что лучший способ избежать избиения - это стать как можно более невидимым, отвести глаза, выплыть за пределы своего тела и надеяться, что меня не заметят. Эту практику мы все оттачивали годами, но с меня хватит. Я больше не буду прятаться от дьявола. В тот день, когда он свернул на шоссе и направился домой, он продолжал бредить, а я с заднего сиденья набросился на него с бешеной собакой. Вы когда-нибудь слышали фразу "Вера побеждает страх"? Для меня это была фраза "Ненависть побеждает страх".

Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида.

"Тебе есть что сказать?!"

"Нам все равно не стоило идти на трек", - сказал я.

Мой брат повернулся и уставился на меня так, словно я сошла с ума. Моя мать заерзала на своем месте.

"Повтори это еще раз". Его слова прозвучали медленно, пронизанные ужасом. Я не сказал ни слова, и он начал тянуться за сиденьем, пытаясь ударить меня. Но я была такой маленькой, что легко спряталась. Машина вильнула влево и вправо, когда он вполоборота повернулся в мою сторону, ударяя воздух. Он едва дотронулся до меня, что только разожгло его огонь. Мы ехали молча, пока он не перевел дыхание. "Когда мы приедем домой, ты разденешься", - сказал он.

Так он говорил, когда был готов устроить серьезную взбучку, и от этого никуда не деться. Я сделала то, что мне было сказано. Я пошла в свою спальню, разделась, прошла по коридору в его комнату, закрыла за собой дверь, выключила свет, а затем легла на угол кровати, свесив ноги, вытянув перед собой торс и выставив зад. Таков был протокол, и он разработал его так, чтобы причинить максимальную психологическую и физическую боль.

Побои часто были жестокими, но самым страшным было предвкушение. Я не могла видеть дверь за собой, и он не торопился, позволяя моему ужасу нарастать. Когда я услышала, как он открывает дверь, меня охватила паника. Но даже тогда в комнате было так темно, что периферийным зрением я почти ничего не видела, и не могла подготовиться к первому удару, пока его ремень не коснулся моей кожи. Не было и двух-трех лизаний. Не было определенного счета, поэтому мы никогда не знали, когда он остановится или нет.

Это избиение длилось минуты за минутой. Он начал с моей задницы, но жжение было таким сильным, что я заблокировал его руками, поэтому он переместился ниже и начал хлестать меня по бедрам. Когда я опустил руки на бедра, он замахнулся на мою поясницу. Он бил меня десятки раз, и к тому времени, как все закончилось, я уже задыхался, кашлял и был мокрым от пота. Я тоже тяжело дышал, но не плакал. Его зло было слишком реальным, и моя ненависть придавала мне мужества. Я отказался дать этому злобному человеку удовлетворение. Я просто встал, посмотрел дьяволу в глаза, захромал в свою комнату и встал перед зеркалом. Я был весь в рубцах от шеи до складки на коленях. Несколько дней я не ходил в школу.

Когда вас постоянно бьют, надежда испаряется. Вы подавляете свои эмоции, но ваша травма выходит наружу неосознанными способами. После бесчисленных побоев, которые она перенесла и свидетелем которых стала, это конкретное избиение оставило мою мать в постоянном тумане, как оболочку той женщины, которую я помнил несколько лет назад. Большую часть времени она была рассеянной и безучастной, за исключением тех случаев, когда он звал ее по имени. Тогда она подпрыгивала, словно была его рабыней. Только спустя годы я узнал, что она подумывала о самоубийстве.

Мы с братом вымещали свою боль друг на друге. Мы сидели или стояли друг напротив друга, и он наносил мне удары изо всех сил. Обычно это начиналось как игра, но он был на четыре года старше, намного сильнее и наносил удары со всей силы. Всякий раз, когда я падал, я вставал, и он снова бил меня, так сильно, как только мог, крича, как воин боевых искусств, во всю мощь своих легких, с перекошенным от ярости лицом.

"Ты не причинишь мне вреда! Это все, что у тебя есть?" кричала я в ответ. Я хотела, чтобы он знал, что я могу вынести больше боли, чем он когда-либо сможет доставить, но когда пришло время засыпать, и больше не было битв, чтобы