Георгий Егоров - Фарватерами флотской службы Страница 5

Окончательные оценки давались в базе после тщательного сличения килек маневрирования корабля-цели и подводной лодки.

Упрощенчество, которое допускалось в учебных торпедных атаках, было вызвано, вероятно, экономией учебных торпед. И все же стрельба "пузырем" отнюдь не заменяла полностью стрельбу торпедами. При этом способе из комплекса коллективных действий (командир, старпом, штурман, рулевой, механики) практически исключались торпедисты. Они не готовили торпеды к использованию (а дело это требует основательных навыков и мастерства) и не выполняли необходимых действий, которые требовались при фактическом пуске. И если задержка "выстрела" сжатым воздухом на три-четыре секунды вряд ли замечалась при оценке результатов учебных торпедных атак, то потеря этих драгоценных секунд во время фактической стрельбы могла привести к тому, что торпеда, при всех прочих безупречных показателях, прошла бы мимо цели.

Теперь я понимаю, что были в нашей боевой подготовке и кое-какие другие недостатки. Например, все учебные атаки мы производили в дневное время из-под воды. В войну приходилось атаковать ночью и из надводного (позиционного) положения. Эти издержки отрицательно влияли на подготовленность подводников к ведению боевых действий. Однако они в определенной мере компенсировались интенсивностью боевой подготовки, крепким моральным духом личного состава, нашей преданностью подводному флоту, страстным желанием стать мастерами своего дела. А в учебных атаках "пузырем" все же шлифовалось и проверялось мастерство. Особенно командиров лодок.

И еще, что не менее важно. По поведению командира, по его манере выходить в атаки экипаж мог судить, как поведет он себя в бою. Дмитрий Климентьевич Ярошевич своей сдержанностью, здравым подходом к обстановке вызывал огромное уважение экипажа, вселял в нас уверенность в своих силах, веру в технику и в своего командира. С каждым новым выходом в море, с каждой новой атакой мы все больше убеждались, что с таким командиром можно идти в боевой поход.

Следует отметить, что наш экипаж эти последние перед войной учебные атаки выполнял успешно. На мачте корабля-цели всегда поднимался с нашими позывными{3} флаг "Добро".

Вечером 21 июня, когда были подведены итоги стрельб, дивизион лодок, выстроившись в строй кильватера, двинулся в надводном положении в Таллин. Мимо проплывали острова Моонзундского архипелага - Сааремаа (Эзель), Хиума (Даго). Не знали мы, что еще несколько суток назад фашисты выставили в районе этих островов минные заграждения. И что буквально через считанные часы здесь разыграются первые трагедии, невольными свидетелями которых мы окажемся.

22 июня около пяти утра подошли к Таллину. Не успел командир запросить "добро" на вход, как с сигнального поста поступил от оперативного дежурного штаба флота семафор: "Стать на якорь. Ожидать дальнейших распоряжений". Мы отвернули в сторону и стали на якорь к востоку от Екатерининтальского (ныне Таллинский) створа, обозначавшего главный фарватер северного направления.

Ярошевич, остававшийся на мостике, сказал, ни к кому не обращаясь:

- Опять, видно, флотское учение. А у нас и топливо и продовольствие на исходе.

- Без топлива не отправят в море,- высказал резонную мысль командир БЧ-5.

Дмитрий Климентьевич промолчал. Я подумал о том, что надо бы еще раз посмотреть имеющиеся на борту карты, проверить корректуру согласно извещениям мореплавателям. Если учение, то наверняка придет какой-нибудь дотошный штабист, начнет задавать вопросы: почему у вас это не так и то не эдак?

В то же время не хотелось спускаться вниз, во влажную тесноту центрального поста. Великолепная панорама Таллина разворачивалась по всей длине береговой черты. Был хорошо виден Вышгород о характерными островерхими крышами зданий, торговый порт с находившимися в нем судами. Здесь, в Каботажной гавани Таллинского порта, базировались наши "щучьи" дивизионы подводных лодок. Рядом, в Минной гавани, находился дивизион эскадренных миноносцев седьмого проекта. "Семерки", как их называли в быту, были первыми эсминцами советской постройки. А в Купеческой гавани стояли транспорты и вспомогательные суда.

Над Минной гаванью возвышался сигнальный пост, откуда велось наблюдение за рейдом. Вот с этого поста и поступило очередное приказание оперативного дежурного штаба флота: "Немедленно подготовьте к списанию на берег курсантов. Сейчас за ними подойдет катер".

Распоряжение это наталкивало на размышления: если учение, то зачем списывать практикующихся на лодке курсантов военно-морского училища. Ведь именно учение могло явиться для них отличной школой морской и боевой выучки...

Когда катер подошел к борту, курсанты с вещевыми мешками в руках уже ожидали его. Наш вахтенный командир спросил у старшего на катере:

- Что новенького на берегу?

- Вы что, с луны свалились? Еще с ночи по флоту объявлена оперативная готовность номер один.

Приказание до нас не дошло, вероятно, потому, что извещение кораблям в море нами принято не было и приказ командующего флотом о переходе на высшую боевую готовность на нашем дивизионе подводных лодок, находившихся в море, не получили.

Я спросил у командира:

- Не война ли?

Дмитрий Климентьевич пожал плечами:

- Не может быть... Немцы на западе связаны боевыми действиями. Куда им еще и на восток лезть.

Сомнения вновь стали одолевать нас, когда часам к девяти утра лодке было приказано войти в Каботажную гавань, ошвартоваться к плавбазе "Полярная звезда", взять боевые торпеды и продовольствие, принять топливо и воду.

На борту плавбазы нас поджидал командир бригады подводных лодок капитан 2 ранга Александр Евстафьевич Орел - в послевоенные годы командующий подводными силами Северного Флота, командующий дважды Краснознаменным Балтийским флотом, начальник Военно-морской академии. Этот человек пользовался у личного состава бригады непререкаемым авторитетом. Быстрый, энергичный, острый и резкий в суждениях, он всегда стремился к новому, органически не терпел незнаек, лентяев, равнодушия. Мог вспылить, не был отходчив и уважал тех, кто имел собственное мнение.

Мое первое непосредственное знакомство с ним произошло в октябре 1940 года. Тогда лодкой еще командовал Морозов. Под флагом комбрига мы вышли в море для отработки задач боевой подготовки. Надо заметить, что Александр Евстафьевич не упускал ни одного случая, чтобы не побывать в плавании на какой-либо лодке. Он дотошно вникал во все стороны боевой готовности экипажей и лично на месте устранял недостатки...

В том походе мы пробыли неделю. Отрабатывали срочные погружения, форсирование под водой минных заграждений, прорыв охранения конвоев противника.