Абрамсон - Дневник войны Страница 5

Когда-то мне суждено будет их увидеть и где эта встреча произойдет?!

Сегодня ровно восемь месяцев войны. И какой страшный удар нанесен нашей семье! Вчера пришла Маня и показала полученную зловещую бумагу: 1-го января убит Яша!! Милый мой, родной, незабвенный Яшунька — уже тебя больше нет и не будет, не увидим тебя, твоих умных глаз, не услышим твоего голоса. «Похоронен на берегу реки Ошуй, Чудовского района, Ленинградской области». Бедная Цилюточка, беспомощная с Люлей, как она перенесет этот страшный удар! Не говорю об этом ничего и старикам — это их убило бы. Сегодня же ночью умер в больнице от истощения Абрам Панич — мама теряет уже второго и последнего своего брата. Итак, уже три смерти — три жизни отданы на алтарь этой страшной войны. Не хватит ли для одной семьи?..

Эти два дня много плачу один, сейчас слушал радио, вспомнил, как мы с Яшунькой «ловили» по ночам заграницу, как он это любил. И снова рыдания душат горло — не перед кем излить глубину этого горя!.. Во имя чего отдал он свою молодую, полную сил, ума и энергии жизнь? За что отдала свою жизнь Танюша?

Все ли это, однако, для нашей семьи?

Вновь заговорили в институте об эвакуации, на этот раз более серьезно. Завтра на Совете вопрос выяснится окончательно. Институт едет в Архангельск. Хочу ехать со стариками и Манечкой. Все бросаю и бегу из этого страшного, мертвого города…

Все еще стоит зима — сегодня 22 градуса мороза. Продолжается обстрел города: вчера упали дальнобойные снаряды на Литейном, на Невском. После двух с половиной месяцев перерыва появилась первая весенняя ласточка — тревога — 19 февраля. Длилась около получаса и прошла тихо.

Вчера был у Манечки, снова поплакали друг с другом над его портретом, над милым лицом Яшуньки. Горечь этой утраты теперь волнами набегает на душу, особенно при воспоминаниях, на которые наводят всякие мелочи — лестница на Дмитровском, пропуск в Пассаж, пальто его, письма, такие заботливые к Мане письма. Уже вернулось одно из моих писем «за невозможностью вручить адресату». Значит, ошибки быть не может. Скоро и к Цилютке начнут возвращаться письма — как-то она перенесет этот страшный удар судьбы…

23 февраля состоялся Совет института. В этот безрадостный день мне присвоили ученое звание профессора. Какое было бы торжество, какое счастье и радость, если бы все это было на один год раньше! Итак, теперь я окончательно утвержден в звании профессора. А на душе полный мрак.

На том же заседании выяснились довольно определенные перспективы института. Эвакуация института принципиально решена. Место эвакуации — Архангельск. Возможные сроки — 10–15 марта. Профессура едет в обязательном порядке, без ограничения числа иждивенцев. Квартиры по-видимому бронируются. Я беру с собой родителей и Манечку. Содрогаюсь при мысли о предстоящей поездке: так это все сложно, такой это крах всей предыдущей жизни! Но надо на это идти… Все же это приближает момент долгожданной встречи с семьей.

Только довезти бы стариков! Мама только что перенесла тяжелый колит. Вчера заболел папа — резко ослаб и осунулся. Тоже колит, температура 39, бред… Неужели еще не кончились мои страдания?

Вчера прошел по городу. Мрачный, опустевший, загаженный Ленинград. Лица прохожих обтянутые, серые, злые. Ни одной улыбки. И мало людей!..

В феврале стало сытнее. Кроме прибавки хлеба до 500 гр. на рабочую карточку, выдали 1,5 кгр. крупы, почти 1,5 кгр. мяса. Сахара дали по 300 гр., масла 150 гр. Цены на рынке по-прежнему чудовищные, но все же хлеб подешевел почти вдвое — с 400 руб. за кгр. до 250 руб. Масло расценивается в 2000 руб., сахар — в 1,5–2 тыс. руб. кгр., мясо — 500–600 руб. Очень дороги папиросы — пачка «Беломора» 100–150 руб., коробок спичек — 15 руб.

Но при всем этом идет сплошная распродажа вещей, порой очень ценных и дорогих — за бесценок. Какую прекрасную обстановку и библиотеку можно было бы приобрести, имея не так уж много денег и спокойную перспективу жизни в Ленинграде, спокойную душу!

И еще месяц прошел… Близится весна, но все еще стоят упорные холода с температурой до минус 20 градусов, с пронизывающими ветрами. Только в полдень чувствуется солнечное тепло, кое-где подтаивает снег. Скорей бы отогреться!

После длительных и сложных перипетий эвакуация института в Архангельск была отменена. Теперь окончательно отпал вопрос об организованном отъезде. С 23 февраля уже идут занятия по новому учебному году, а с 1 апреля они развернутся полностью. Студенты переводятся на 1-ю категорию, на котловое довольствие, так что есть перспективы некоторой нормализации занятий. Отмена эвакуации института избавила меня от многих тяжелых часов и дней, связанных со сборами, отъездом, ликвидацией квартир и прочее. Но все же остается ощущение отдаления встречи с семьей. Тоска по семье нарастает все больше и больше. Письмами не насытишься, но хочется читать их каждый день. Дочулька пишет замечательные письма — я их бережно храню и перечитываю по многу раз. Живут они, видимо, несколько хуже, чем раньше, ухудшились условия питания, а работы стало больше у Муси. Разлука и перерыв в письмах действуют на нее угнетающе.

В Ленинграде пока еще не чувствуется радикального улучшения. Питание остается не лучше февральского. За март пока выдали: крупы — 900 гр., мяса — 900 гр., масла — 400 гр., сахара — 600 гр. Хлеба по-прежнему на 1-ю категорию дают 500 гр.

Бытовые условия также пока не изменились: по-прежнему нет света, не идут трамваи, нет воды и канализации. Ожидается с 1 апреля пуск трамвая — ждем!

До 1 апреля, а может и дольше продержу стариков в больнице. К счастью, оба они довольно легко перенесли колит, получив сразу же сульфидин. Колиты при дистрофии ужасны — профузны, зловонны и как правило кончаются смертельно. Хочу сберечь стариков до лучших дней и дождаться встречи со всеми близкими. Теперь уже хочу дождаться встречи здесь, в Ленинграде. Может быть и недалек час, когда мы снова за круглым столом на Марата сойдемся всей семьей и при ярком свете и в тепле будем вспоминать эти дни… И все же эта радость уже отравлена — не будет среди нас милого и родного лица Яшуньки, не услышим его спокойной и уверенной речи, опустеет его уютная квартирка на Дмитровском. Никогда уже мы его больше не увидим!.. Горечь этой утраты все не остывает! Цилюточка уже наверно узнала о своем горе. Как она перенесет его, как вырастит Люленьку? Сделаю все, чтобы заменить ей отца!

Жизнь в клинике по-прежнему омерзительна, грязна и мрачна. Все так же холодно, зловонно и завшивлено. И тем не менее продолжаем оперировать. 8 марта делал большую лапаротомию — спаечный илеус, оперировал в 4-й палате, в присутствии десятка больных. Неделю все шло хорошо, а на девятый день инфаркт легкого, тяжелая пневмония и смерть — больному было 62 года. Прошло несколько ущемленных грыж, много флегмон, переломов.