Мириам Анисимов - Ромен Гари, хамелеон Страница 5

Я помню, на улицу меня всегда водили в слишком короткой шубе, так что торчали голые ноги в одних носочках. Водили, и всё тут. Думали, что так красивее, по французской моде. В доме повсюду валялись обрезки меха: у меня в семье были меховщики

— рассказывал Гари Лесли Бланш в первые дни знакомства{30}.

Торговец Арье-Лейб Касев принадлежал ко второй трокской гильдии меховщиков{31}, что по меркам Российской империи соответствовало уровню мещан.

У маленького Романа было пять дядьев и теток по отцовской линии{32}: Иосиф, Яков, Борух, Берта и Рахиль. Все они родились и жили в Вильно{33}.

В 1897 году Вильно насчитывал 3287 торговцев, большей частью евреев, входивших в одну из трех купеческих гильдий Российской империи, в зависимости от уставного капитала предприятия. Самые состоятельные принадлежали к первой гильдии и пользовались рядом привилегий, в частности, правом сроком более двух месяцев проживать вне «черты оседлости» — это территория чуть более 100 млн. га между Балтикой и Черным морем, куда входили ранее относившиеся к Польше Литва, Украина, Южная Белоруссия и Крым. По закону покидать эту территорию могли лишь обладатели специального паспорта: юристы, врачи, инженеры. Закон от 3 мая 1882 года запрещал евреям селиться в деревнях. «Дабы селяне уверились в том, что правительство не дает евреям их эксплуатировать»{34}, евреям предписывалось жить в городах и местечках, они не имели права владеть землей и движимым имуществом и вести торговлю по воскресеньям и в дни православных праздников. В годы правления Александра III, которое было отмечено ужесточением антиеврейской политики, в «черте оседлости» царила нищета. За первой волной погромов последовало временное уложение 1882 года, которое предусматривало дискриминационные меры. В результате, по мнению К. П. Победоносцева, обер-прокурора Святейшего Синода, треть евреев обратится в православие, треть покинет страну, треть погибнет{35}. Таким образом, 350 тысяч еврейского населения Литвы, где, как и по всей стране, периодически случались эпидемии холеры, жили в ужасающих условиях.

2

В автобиографических книгах Гари ни разу не писал о бабушке с дедушкой, и, хотя в «Европейском воспитании» и фигурируют Свечаны, автор умолчал о том, что в этом городе жили его дедушка Иосиф и бабушка Петель.

Свечаны{36}, родной город Мины Овчинской, ее родителей, братьев и сестер, упоминаются в шестой главе первого варианта «Европейского воспитания», опубликованного в парижском издательстве «Кальманн-Леви» в 1945 году. Десять еврейских партизан выходят из леса с талесами[7] и молитвенниками, чтобы, прячась, прийти в Антокол, пригород Вильно, и в пятницу вечером совершить кабалат шабат — субботнюю службу по обряду (носах) евреев-ашкенази. В таинстве участвует Янкель Цукер из Свечан — хасид[8], который совершает ритуальное жертвоприношение.

То, что в «Европейском воспитании» описывается как тайный миньян[9] евреев-партизан в Антоколе, показывает, что Гари на момент завершения этой книги в Англии не знал, что это место массового уничтожения евреев. Однако эти страницы представляют собой источник ценных сведений о среде, в которой он вырос. Дело в том, что Гари по памяти приводит звучание молитв, которые слышал в детстве в синагоге Тогорат Хакодеш на улице Завальной в Вильно — там его отец был одним из управляющих. В варианте, который дает Гари, прослеживается влияние идиш, что было свойственно восточноевропейским евреям. Молитвы произносятся на иврите, фонетически контаминированном особенностями идиш.

Евреи молились: долгий сдержанный шепот на одной интонации, а потом вдруг из чьей-нибудь груди вырывается долгий плач, долгий стон, наполовину пение, наполовину речь, какой-то отчаянный вопрос, обреченный навсегда остаться без ответа. Тогда остальные молящиеся тоже повышают голос, и этот трагический вопрос, тот полный боли стон звучит еще выразительнее, а потом голоса стихают и вновь переходят в шепот{37}.

Гари намеренно включил в текст эти субботние молитвы. В том контексте в каком они произносятся молящимися они приобретают драматический смысл. Евреи, преследуемые фашистами и потерявшие всех своих близких, евреи, которым осталось жить всего лишь несколько дней или даже часов, читают свой символ веры так, как читали его все предыдущие поколения в самые страшные часы истории своего народа, полной трагических моментов.

Синагога Тогорат Хакодеш в Вильно.

© Yzkorbukh de Wilno.

Всё это доказывает, что в детстве Гари неоднократно посещал синагогу. И уже став взрослым, он свободно ориентировался в оригинальном, древнееврейском тексте священных книг и мог вспомнить слова из них, когда в перерывах между бомбежками писал «Европейское воспитание». Обращаясь к девяносто шестому псалму в конце романа, Гари говорит о Божьем суде, на котором люди ответят за все свои дела.

3

До 1917 года литовский город Вильно, центр Виленской губернии, насчитывал 200 тысяч жителей и являлся административным подразделением Польши.

Стоящий на двух реках, Вильне и Виле, старый город Вильно был окружен поросшими лесом холмами, с которых открывался великолепный вид на его старые улицы с бесчисленными церквями в стиле барокко.

Сто лет назад город еще не утратил своего средневекового очарования. На каждом шагу попадались живые, почти фантастические приметы былых времен. За стенами старой крепости на извилистых немощеных улицах из череды низких домов выступали костелы и синагоги{38}.

Река Виля, на которой расположен Вильно.

Collection Diego Gary D. R.

Вильно называли литовским Иерусалимом: он являлся крупнейшим центром иудаизма в Восточной Европе. Этот город жил насыщенной культурной жизнью, которая воплощалась как на идиш, языке повседневной жизни, так и на иврите, языке сионистской элиты. Еще в семнадцатом веке здесь появились первые типографии, и с тех пор в Вильно стекались философы, писатели, ученые. Здесь печатались две газеты на иврите, прилежно трудились ученые-талмудисты. В еврейском квартале бурно развивались все течения иудаизма, нередко враждебные друг другу, а в главной синагоге можно было услышать знаменитого кантора из Ломзы, исполнявшего религиозные песнопения, а иногда и оперные арии. Всего Вильно насчитывал восемьдесят синагог, а также множество частных молелен, стиблехов, где люди собирались в миньяны[10].