Сергей Поликанов - Разрыв. Записки атомного физика Страница 5

Нужное здание было найдено без особых затруднений. Секретарь предложила немного посидеть и подождать, пока освободится Сергей Константинович. Речь шла о начальнике отдела кадров. Вскоре обитая черным дермантином дверь распахнулась, и из кабинета вышел высокий, спортивного вида молодой мужчина в форме полковника госбезопасности. Он попросил меня подождать еще немного:

— Сейчас они придут.

Кто «они», объяснять он не стал. Первым пришел мужчина лет сорока с черными колючими глазами и мохнатыми бровями.

— Флеров Николай Николаевич, — представился он. Я догадался, что это брат того самого знаменитого Флерова Георгия Николаевича, который получил Сталинскую премию. Николай Николаевич не успел задать мне ни одного вопроса, как пришел еще один физик, начальник какого-то сектора.

— Хотите его спросить о чем-нибудь? — обратился Николай Николаевич к вновь пришедшему.

— Какая проблема в ядерной физике кажется вам интересной'?

Студенческое время было полно жарких споров о фундаментальных проблемах физики, и одно время я даже собирался стать теоретиком. Но в последний момент я передумал и начал склоняться к экспериментальной физике. К тому же я стал больше интересоваться проблемами практического характера и по чистой случайности назвал ту, которой занимался сектор задававшего мне вопрос. Я начал более подробно излагать свои соображения, но это уже было ни к чему.

Я готов взять его к себе в сектор, но вы пришли раньше.

Николай Николаевич не собирался меня уступать и сказал, что меня берут в седьмой сектор. Итак, меня берут в сектор, где начальником Георгий Николаевич Флеров. Остается получить пропуск, на что уйдет несколько дней.

Вскоре я. волнуясь, подходил к проходной ЛИПАНа. В проходной дежурили двое парней в штатском. Один из них долго изучал мой пропуск.

— Главное здание там, — охранник указал на трехэтажное желтое здание, видневшееся через деревья. В дверях Главного здания еще одна проверка, и, наконец, я нахожусь в «сердце» ЛИПАНа. Сектор Флерова был на третьем этаже. Здесь, в Главном здании всего лишь шесть лет тому назад началась работа над атомным оружием. Тогда это было недостроенное здание больницы. А теперь на Урале во всю уже идет производство горючего для бомб. Кроме меня в ЛИПАН попало еще двое ребят с нашего курса.

С завтрашнего дня я по-новому буду ощущать слова, усвоенные на лекциях. Из абстрактных понятий они превратятся в реальные объекты и процессы. Отдел, в котором я начинаю делать мою дипломную работу, называется Отделом Оптических Приборов, хотя никакой оптикой здесь не занимаются. Мне предстоит узнать еще много странных вещей, но к этому надо привыкать. Не удивительно, что записи я смогу делать только в специальном журнале, обычно хранящемся в первом отделе. Изумляться придется тому, например, что хорошо известные физикам частицы, называемые нейтронами, я должен именовать «нулевыми точками». Нейтроны в огромном количестве испускаются при взрыве атомной бомбы и работе атомного реактора. Говорить о испускании «нулевых точек» при взрыве бомбы — это не столько удивительно, сколько смешно. Но что поделаешь, первый отдел, следящий за соблюдением секретности, тоже «вносит свой вклад» в решение атомной проблемы.

Заместитель начальника сектора, немолодой, с легкой сединой мужчина по фамилии Кутиков сказал, что руководитель моей дипломной работы, Николай Николаевич Флеров, мужчина, с которым я познакомился в отделе кадров, появится только завтра. Сегодня Кутиков может предложить мне одно простое дело: залить находящийся в подвале бак расплавленным парафином. Что же, это было нормальное начало жизни физика-экспериментатора. Скучно? Но что поделаешь, жизнь ученых не переполнена событиями, от которых дух захватывает. Работу я закончил только поздно вечером и усталый поплелся домой. Измерения, которые мне поручил провести мой руководитель, были связаны с изучением плутония — материала, используемого в атомных бомбах. Величина, которую мне предстояло определить, вообще могла быть полезной при расчете критической массы, то есть количества горючего, необходимого для взрыва. Конечно, я понимал, что не первый буду делать такие измерения. Но, может быть, мне удастся повысить точность. Это тоже полезно.

Могло ли меня смущать, что в моей работе я Истолкнусь с необходимостью делать какие-то измерения, пусть не очень важные, но все же помогающие развивать военную технику, и, в первую очередь, атомное оружие? Нет. Мое поколение не мучили сомнения. Мы «знали», что мы — самые справедливые, самые лучшие. А поэтому мы имеем право быть сильнее всех. Историческая необходимость — вот что привело нашу страну к победе во время воины. Если на нас выпадет задача похоронить чужой, враждебный нам мир, мы сделаем это без колебаний.

Из окна комнаты, где находилось мое рабочее место, открывался вид на огромную территорию лаборатории. Значительная ее часть все еще оставалась пустырем. Чтобы скрасить вид, кое-где посадили фруктовые деревья, разбили клумбы с цветами. Вдалеке виднелось здание с круглыми окнами-иллюминаторами. В здании-корабле находился ускоритель атомных частиц — циклотрон. Слева виднелась небольшая рощица. Сквозь деревья проглядывала часть крыши. Это был коттедж, который построил мой будущий сосед, а жил в нем Курчатов. Еще дальше за рощей виднелось здание со странным названием Монтажные мастерские. Совсем недавно там был введен в строй первый советский атомный реактор.

Моими соседями по комнате оказались лаборант Вася и студент из того же института, что и я, заканчивавший дипломную работу. Мы познакомились, и ребята сразу же предложили мне выпить молока, которое находилось в огромной бутыли. Его, как и талоны «на обед», выдавали за работу с радиоактивными веществами. Как объяснили мне ребята, начальник сектора, Флеров Георгий Николаевич, находится в командировке. Где? Где мог находиться бывший техник-лейтенант, когда-то написавший письмо Сталину по поводу атомного оружия? Естественно, в самом «пекле» — на объекте, где работали над атомной бомбой. Из дальнейшего разговора я узнал, что всего в секторе работают человек пятнадцать — физики, инженеры, механики. Кое-кого мои новые знакомые именовали коротко Вэ-Ка, Эн-Эн, Гэ-Эн, что обозначало Виктор Константинович, Николай Николаевич, Георгий Николаевич. Услышав, что рядом с нашей комнатой находится кабинет И-Вэ, я не сразу догадался, что речь идет об академике Игоре Васильевиче Курчатове.

Всеми делами в секторе заправляет Кутиков, человек мягкий и покладистый. Это он поручил мне в первый день плавить парафин. Что касается Вэ-Ка, то у него всегда куча идей, и вместе с ним всегда работает много студентов. Вообще Вэ-Ка держится независимо и работать с ним хорошо. Вася, который рассказывал мне про сектор, оказался славным парнем, простым и честным. Недаром, как выяснилось, в секторе все любили его. В ЛИПАН Вася попал из армии, и тут обнаружилось, что у него, деревенского парнишки, просто золотые руки. Человек без образования, Вася был незаменим, когда требовалось выполнить тонкую ручную работу. Был у Васи один недостаток, и он, зная его, но не в силах от него избавиться, страдал. Вася не мог отделаться от усвоенной им где-то привычки во время разговора вставлять в каждую фразу одно, только одно, нецензурное слово. Но Васе это прощалось. Уж больно безобидно оно звучало у него. Остался бы Вася на всю жизнь рукоделом, которого все уважают, но нет, помешали. Уговорили его, следуя «велениям времени», поступить в вечернюю школу, а затем на вечерний факультет института. Кончилось все это тем, что получил Вася диплом физика и обратился в заурядного инженера, дежурящего на атомном реакторе. Как у него все пошло дальше, не знаю. Потерял я его из виду.