Мария Згурская - Николай Амосов Страница 5

Нелюбимым предметом была физкультура. Мальчик стыдился своей неловкости, хотя был сильным, из-за этого хитрил и даже сбегал с уроков. В драках не участвовал, с ним не связывались, потому что он был сильный, а сам не задирался. Уроки пения тоже были не в почете, Николай петь особенно не умел: ни слуха, ни голоса в себе не находил, музыку не слушал, т. к. электричества и радио у Александры Николаевны не было.

Вне школы с ребятами Амосов не общался, как-то не сложилось такого дружного коллектива, как дома, в Ольхове. Первые четыре года домашних друзей у него совсем не было, только в школе, пионеры не понравились, а в комсомол поступать он даже не пробовал.

Порядок был такой: придя из школы, Николай обедал, мыл посуду и – читать. Чтение было для него «одной, но пламенной страстью». Амосов был записан в трех библиотеках: детской, взрослой городской и школьной, везде он был активным читателем. Кроме того, в чулане у Александры Николаевны хранились «приложения к „Ниве“» за несколько лет – собрания Горького, Куприна, Андреева, Бунина, Сервантеса, Золя. Комплекты прочитывались от и до. Амосов активно читал всю новую литературу, которая приходила в городскую библиотеку, – в 20-х годах еще многое свободно печатали, была, конечно, цензура, но не такая, как в более поздние времена. Кумиром молодежи был Есенин, но Амосову больше нравился ранний Маяковский, «Облако в штанах» Николай мог читать по памяти и в преклонные годы. Позже он писал: «Вся моя „образованность“ выросла из беллетристики, научных книг читал мало, разве что историю». Особенно запомнилась Амосову толстая «История Великой французской революции» Карлейля, которую он зачитал до дыр. В те годы историю как предмет в школе не преподавали, ее место занимало «обществоведение». Амосов вспоминал: «Я был „за революцию и социализм“, мама и Александра Николаевна – „в основном“ тоже. Верили, что власть – для народа, и надеялись на будущее. О ЧК говорили шепотом».

В 1928 году Амосов перешел в восьмой класс. Как он сам записал, «на границе 15—16-ти лет я сам и жизнь, и страна изменились». Закончился нэп, началась коллективизация: частное хозяйство ликвидировали, организовали колхозы. В классе Амосова учились не только рабоче-крестьянские дети, но и «лишенцы» – дети, у которых родители относились к «нетрудовым элементам», лишенным избирательных прав, так называемым «бывшим» – дворянам, купцам, кулакам, священникам. Амосов вспоминал, что в классе все знали о таких детях, но по отношению к ним не было травли, их не подвергали «дискриминации». Хотя, безусловно, политическая жизнь бурлила вокруг, и даже мальчишки знали, что такое планы индустриализации, первая пятилетка, «вредители», «левый уклон» – Троцкий, «правый уклон» – Зиновьев, Бухарин, Рыков. Но пока их ругали только на словах, осуждали, но не судили. Позже политика стала изменять жизнь вокруг активнее: началась борьба с кулаками – сначала налогами, а потом раскулачиванием. Партия даже восьмиклассников посылала читать «Головокружение от успехов» мужикам в села, заставляли и Амосова, хоть он был далек от политического энтузиазма. Он видел, как на рынках в Череповце и селах ломали ларьки и магазинчики частников, за год все товары исчезли, были введены талоны, а потом и карточки. Мать Амосова в колхоз не вступила, она определилась как служащая и ликвидировала хозяйство, к этому уже давно шло – работать в нем было некому. Амосов с матерью жили в новом маленьком домике – маминой личной собственности после развода. В 1929 году сестра Маруся окончила институт и уехала работать на врачебный участок за 20 км. Амосовы тогда окончательно отказались от материальной помощи отца.

В школьных делах Николая тоже были новости: программа поменялась, после 7-го класса многие ученики отсеялись, и из двух классов был создан один. В средних школах ввели специализацию – в школе Амосова она была «лесотехнической»: лекции читали инженеры из леспромхоза. Всё это было ново и интересно: незнакомые предметы, походы «в поле» – работать с приборами на практике.

ЮНОСТЬ. ТЕХНИКУМ И ПУТЬ В МЕДИЦИНУ

В 1930 году окончились школьные годы. Вместо 9 класса учеников распределяли: либо в Череповецкий механический техникум, либо в Ленинград (в Ораниенбаум) – в лесной. Череповецкий механический техникум был основан еще в ХІХ веке, тогда он назывался Александровским техническим училищем и выпускал механиков. Теперь, когда индустриализация страны вдохнула новую жизнь, в его стенах стали готовить техников для лесной промышленности и электростанций. В этот техникум и поступил Амосов. Из вчерашних школьников создали отдельный класс, зачислили на второй курс. «Школьников» стали ускоренно обучать, чтобы те смогли догнать основных студентов-«техников». Занимались по восемь часов: математика, физика, химия, механика, черчение, потом начались спецпредметы – паровые котлы, машины, турбины… Амосов писал: «Техника мне понравилась, читал по паровым турбинам, котлам, дизелям. Изобретал машину для укладки досок в стопы. Делал чертежи».

Учиться было тяжело, но интересно, к тому же начислили стипендию – целых 30 рублей! Богатство по тем временам.

Год учебы пролетел, но темпы индустриализации вносили коррективы. Требовалось ударно заканчивать пятилетку, студентов-«техников» отправили на «ликвидацию прорыва» в лесопильные заводы на север, за Белое озеро, на Кемском заводе остро не хватало рабочих. Работа была тяжела и однообразна – отвозить доски на вагонетках и складывать в стопы. «Сначала было очень тяжело, – вспоминал Амосов, – к обеденному перерыву уже вымотан, а после еще четыре часа тянуть. В общежитие сначала приходил чуть живой. Потом втянулся. С ужасом представил: а если так всю жизнь? Понял, почему культурные рабочие шли в революцию – завидовали. И я бы пошел».

Но именно тогда определились основные приоритеты жизни будущего ученого: «Первым делом всегда была работа, вторым – страсть к выдумыванию, конструированию. К науке? Я всегда стеснялся называть себя ученым. Но всю жизнь создавал модели, рисовал схемы, чтобы понять суть системы. Началось еще там на первом курсе, на „прорыве“, в завшивленном общежитии уже выдумывал „автомат для укладки досок в стопы“. Потом за жизнь еще много было изобретений, малых и больших. Довел до практики только одно, но очень серьезное: АИК, аппарат искусственного кровообращения, но это было через 20 лет». На самом деле потом, уже став хирургом, Амосов спроектирует не только аппарат АИК, но и впервые в мире создаст и применит модель специального клапана сердца, а в последние годы в его работах большое внимание уделялось проблемам биологической кибернетики. Фактически Амосов как ученый стал одним из первых и самых активных и последовательных поборников кибернетизации медицины. Так «страсть к выдумыванию и конструированию» даст толчок новым направлениям в науке будущего.