Дмитрий Шевченко - Кремлёвские нравы Страница 5

Ельцин должен был по плану ехать в соевое хозяйство неподалеку от города. Максим отвечал за эту точку, в том числе за дорогу, по которой пройдет президентский лимузин. Но в том-то и дело, что никакой дороги не было. Так, размазня какая-то. Валандались, как всегда, до последнего дня даже имя президента не способно излечить наших людей от разгильдяйства. Лишь за день до визита начали укладывать асфальт. Всего до соевого хозяйства от основной трассы 27 километров 600 метров! Максим запомнил эту цифру на всю жизнь.

Не в силах заснуть хотя бы на полчаса, он представил себе лицо Коржакова, которому наверняка уже доложили о срыве президентского мероприятия — а может, до самого Ельцина дойдет! — и ему стало совсем невмоготу…

Зря, зря все газеты наперебой в преддверии очередного визита Ельцина в регион с иронией начинают писать о том, как подновили ту или иную улицу, вымели вековой мусор, ударно ввели в эксплуатацию цех-долгострой. Чего тут иронизировать? Другой-то помощи все равно нет и не будет. Пускай хоть так благодаря внезапному наезду Ельцина.

Вот, например, старинный город Кострома (был там пару лет назад), где венчали на царствие Романовых в ХVII веке и где до этого скрывались будущие цари от Лжедмитрия, город, которому покровительствовала царская семья, являет сегодня жалкую картину. С последним русским императором, видимо, канул в Лету и последний порядочный дворник. В самом центре, на живописном берегу Волги, рядом с современной гостиницей прилепились черные избушки на курьих ножках. Некоторые, я прикинул на глаз, покосились градусов на сорок. Но в окнах горел свет. Значит, есть люди. Что там за жизнь?

Казалось, такое увидишь лишь в сказках о царе-Горохе. Но провинциальная Россия в отличие от заносчивой Москвы живет по средствам на худой областной бюджет, а значит по-нищенски, и несет свой крест, подобно родине царей Костроме, достойно, да ещё и с виноватой улыбкой. «Спасибо за то, что хоть это есть, гости дорогие!» — ответила в музее на наши столичные размышления старуха в платочке, она же доктор исторических наук, смотритель, получающая в месяц целых сто двадцать новых рублей…

Вот бы Ельцину в кортеже прокатиться мимо кривых избушек, заехать в музей Ипатьевского монастыря! Уверен, он непременно распорядился бы срыть избушки и поставить, к примеру, «Макдональдс». Таких чудес здесь не видывали.

А журналисты утверждают, что никакой пользы от визитов Ельцина нет. «Неправдынька ваша!» — восклицал один из щедринских героев.

Ну да Бог с ней, с Костромой. (Я писал эти строки ещё до того, как Ельцин и вправду прибыл сюда.) Пора нам в Благовещенск.

…Утром на автобусах двинулись в аэропорт — бледнолицые, с воспаленными глазами, напоминающие заложников Радуева.

Представление началось вскоре после прибытия Ельцина. На одной из точек по пути кортежа некий пьяный чиновник за несколько минут до прохождения президентского лимузина вдруг выдвинулся на середину трассы, приставил руку козырьком ко лбу, как Илья Муромец, высматривающий в степи злого ворога, и, пошатнувшись, произнес:

— А где наш президент? Сколько можно? Уже час его здесь жду!

Попытавшийся было водворить пьяницу на место полковник милиции был тут же разжалован в лейтенанты, обозван козлом и выслан в Воркуту. («Козлами» в многочисленных поездках именовались — причем на местном диалекте! — то французские полицейские, то итальянские карабинеры, даже ручные английские «бобби», отродясь никому не сделавшие зла…) Президентский помощник принялся срывать погоны с несчастного милиционера. Слава Богу, вовремя подоспела личная охрана и, скрутив выпивоху, за секунду до появления Ельцина, снесла в автобус.

Жители Благовещенска, согнанные с предприятий на встречу высокого гостя, утирали слезы от смеха. Ельцин подъехал, увидел веселые лица, и приняв радость «россиян» на свой счет, велел остановить кортеж и двинулся брататься с «россиянами»…

Потом было соевое хозяйство. Максим ждал сурового приговора — лицо у Коржакова было чернее тучи, но приехал — и не поверил своим глазам. Полеванов не соврал: до горизонта простиралась тридцатикилометровая дорога и асфальт уже совсем подсох.

С момента начала укладки прошло двадцать четыре часа.

…Вряд ли осенью 41-го года, в разгар «блицкрига», когда Москва была видна в бинокль и фашисты, предвкушая победу, готовились пройтись парадом по Красной площади, великие германские строители дорог могли бы совершить подобный подвиг!

Удивляясь самому себе, Максим, вместо того чтобы обрадоваться, плюнул на эту ослепительную дорогу, проложенную (теперь он явственно почувствовал) неизвестно куда и зачем — и странная грусть вошла в него…

…И ВЕЧНАЯ ЧЕЧНЯ

Я познакомился с ним в одном из волжских городов, где мы, ещё гордые своим кремлевским величием, свысока поглядывая на провинциалов, готовили важные птицы! — очередное президентское шоу. Был Максим высок ростом, строен, светловолос, а вот глаза — черные, по-восточному выразительные. Еще обратил внимание на нервозную веселость, на то, что балагурил он с каким-то надрывом — знаете? — когда лицо улыбается, а в душе — слезы.

Я, как сотрудник пресс-службы президента, объезжал точки, где предполагалось общение президента с журналистами. Максим изучал «настроения масс» в городе. Дороги на этот раз были вроде в порядке.

Я ни о чем не спрашивал, а сам он рассказал, как вернулся с фронта. (Увидел березы — и удивился: «Разве бывают такие деревья?») Сначала работал на заводе слесарем, потом поступил в высшую школу КГБ, ещё год учился в академии Службы внешней разведки. Побывал во многих «горячих точках». Ему доверяли самые рискованные операции. Все знали: если на задание идет Черный Ангел1 — потери будут минимальными.

Потом пригласили в Кремль, в одно из контрразведывательных подразделений Службы безопасности. Среди офицеров службы тоже случалось всякое, включая их участие в бандитских разборках. Естественно, новоиспеченного «санитара кремлевского леса» многие недолюбливали. И он платил тем же выскочкам, которых везде хватает. Участвовал в подготовке президентских вояжей.

И как же мелко все это показалось ему после недавних изнурительных рейдов и штурмов. Он же вояка, «калашников» — ему друг, и мысли у Максима, (особенно когда разозлишь), такие же конкретные, как автоматные трассы. А здесь Кремль, говорить положено мягко, иносказательно, глаза по возможности прятать. Подавальщицы снуют с подносами, обносят руководство чаем с заморскими печеньями, строгие чиновники благоухают французским одеколоном, шепчутся в коридорах, плетут интриги. Всюду компьютеры, факсы, сканеры. Чудная жизнь!