Михаил Кириллов - Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.) Страница 5

Поздно вечером удалось и мне позвонить в Минск невестке Алёне. Поговорил с Мишуткой – внуком (ему 1,5 г.). Сопит и молчит, а Ленка говорит: «Мишка трубку целует». Говорит, что ко всем офицерам тянется, ждет «папку». К портрету Розенбаума, висящему дома, которого (из-за усов) он принимает за папку, носит мандарины. Это уже цепочка: дед, сын, внук. Сергей передает через Ленку просьбу ко мне, чтобы я был осторожнее.

Бреду по пустынной улице «домой». Впереди медленно идут мальчик лет тринадцати и девочка лет десяти. Мальчик тащит на спине рюкзак с бутылками из-под пепси-колы, девочка – коробку и сумку. Дошли до бордюра, прислонились отдохнуть. Эти армяне многого не наворуют. Бедняки. Скорее всего матери помогают, а может быть, беженцы. Это не те армяне, из-за которых все здесь так прогнило.

В три часа ночи постучали – тревога, в штаб с вещами. Оказывается, дали борт на Ленинград, а Костюк поднял всех. Поплелся домой: пусть будет 20 самолетов, только бы ситуация не осложнялась.

30.12. В 8.00. улетел самолет на Ленинград, увезя 10–15 специалистов группы усиления и до 10 раненых. Улетел и последний из терапевтов, работавших до меня. Штаб заметно поредел, но служба идет.

В реанимации – без перемен. Предположение о тромбозе локтевой вены, по-видимому, не подтверждается: больной явно лучше.

Госпитализируются уже и обычные терапевтические больные. Проконсультировал солдата с ревматоидным артритом и солдата по фамилии Симонян, который прибыл к родственникам в Ереван в связи с трагедией в семье и заболел пневмонией. Возле него дядя – доцент, мама – кардиолог и папа. Кормят с трех ложек. Мама училась в Москве. Очень успокоились, узнав, что я профессор.

Поехал в больницу Эребуни. Со мной в уазике девушка Давитян, студентка Ленинаканского педагогического института. Переводится из военного госпиталя в Эребуни из-за гнойного процесса в ране. Землетрясение застало их группу прямо в аудитории. Задавило упавшим потолком, но она удачно успела упасть под стол, придавило ей только предплечье. О судьбе группы ничего не знает. Одета плохонько, узелок в руке, да книга на армянском. Другая – на носилках, лет пятидесяти, тоже с нагноившейся раной, все время стонет. Когда подъехали к больнице, оказалось, что носилки тащить некому. Пришлось мне с шофером.

Эребуни – типовая 10-этажная больница (в форме гребня). Две кафедры: хирургии и травматологии. Наш доктор – бактериолог Владимир Иванович Кочаровец (из ВМА), который здесь и живет, и работает, познакомил меня с профессором Степаном Суреновичем Оганесяном и доктором Петросяном, а позже – с зав. реаниматологическим отделением по имени Эдуард. Встретили меня без энтузиазма, но потеплели, вспомнив знакомых саратовских хирургов (К. И. Мышкина и др.). Познакомили с больными. А дальше я уже работал сам почти три часа.

Статистика Эребупи, в которой с 8.12. по 24–27.12. работали десятки наших военных хирургов, лаборантов, терапевтов, такова: начало поступления – 8.12.» конец – 24.12, Всего поступило из зоны 990 чел. Из них через реанимацию – 150 чел. Умерло 60 (как правило, СДР, ОПН), 27 умерло в реанимации (это в 1,5 раза больше, чем в реанимационном отделении в Кабульском военном госпитале). Из 990 чел. около 100 с тяжелой классической формой СДР и ОПН, еще 100, по-видимому, – с СДР и ОПН, но не потребовавших аппаратного пособия, и еще около 100 с элементами СДР (ОПН). Таким образом, частота СДР в Эребуни оказалась близкой той, которую я установил в военном госпитале, просмотрев истории болезни, – около 28–30 %. Нужно еще иметь в виду, что у такого же числа пострадавших – 300–400 чел. – была «ситуация сдавления» без развития СДР. Спасибо профессору Оганесяну за то, что весьма точно ввел меня в дело и помог увидеть панораму травмы. Думаю, что гипердиагностика СДР, основанная на переоценке обстоятельств травмы, даже без достаточного учета клиники, в целом и особенно в каждом конкретном случае оправдана, так как обеспечивает максимум усилий специалистов.

А дальше было хождение по мукам без кавычек.

В мужской палате тесно. Мужчина 30 лет. Ампутирована нога. Очень тепло одет и закрыт одеялом (после капельницы трясло). СДР, ОПН, но уже вышел из опасной зоны, полиурическая фаза. Ухаживает жена.

Еще двое – постарше. Аналогия – столь же терпеливы. Окружены вниманием родственников. Каким-то будет их место среди родных в будущем.

Грузный юноша. Повернувшись к окну, спит. Возле – мать. Отец в Москве – в хирургической клинике. А ему сдавило руку, высокая ампутация плеча. Депрессивное состояние.

Ампутации – практически все поздние, уже на фоне ОПН. Их – при ишемических явлениях в мышцах – произведен у 15–20 % от всех пострадавших, доставленных в Эребуни (столько же в военном госпитале).

Один с ампутацией стопы уже сидит. Рассказывает: «Шли занятия в казарме. В перерыве я и большинство других вышли во двор. 13 остались в классе. Затряслась земля. Я схватился за столб, за меня еще двое, трудно было устоять. Казарма рухнула. Когда-откопали, оказалось, что все оставшиеся погибли – кто на месте, кто у самой двери. Выскочить не успели».

Небритый старик, 68 лет, из Спитака, инвалид 2-й группы в связи с анкилозом голеностопного сустава после ранения, полученного в Великой Отечественной войне. Во время первого толчка был на 2-м этаже. Упало перекрытие, сдавило стопу больной ноги. Из-за нее он оказался таким неловким. Кричал. Никто не слышал. Потом уже кричать не мог, только стонал. Отдыхая, пальцами здоровой ноги стал подкапываться. Стопу ему удалось вытащить лишь через 15 ч. Выполз самостоятельно. В Эребуни сделана ампутация. Война догнала.

Одессит (русский) – «шабашник» (как он сам себя назвал), 26 лет, приехал в Ленинакан 7.12. в 9.00., пришел с вокзала домой и лег спать. Приехал так, без определенной цели. Вдруг заходила комната и понесло вещи. Ухватился за спинку кровати. Во время 3-го толчка, основного, выбросило стену дома с большим окном и в этот провал вылетела койка. Упала с 8-го этажа на груду обломков ножками вниз и тотчас же была накрыта плитой (панелью). Головной конец сдержал тяжесть плиты, хотя и сплющился, а левая голень попала под край плиты. Было трудно дышать, так как прижало, но орал «благим матом». Люди доползли до него, но 5 ч. не могли сбросить панель, не было чем. Затем ампутация бедра в нижней трети. Написал только матери. Жене (с детьми в Одессе) не сообщает – «зачем расстраивать». Может быть, не уверен в ней. С тех пор вот уже больше трех недель не спит: «Ничего не берет – ни седуксен, ни снотворные». И не потому, что болит рана. Его поражает стечение случайностей: случайно приехал, случайно за 2 ч. до землетрясения, случайно вылетел вместе с койкой, и она его спасла. «Ехал за ампутацией здоровой ноги». А теперь? Как жить, если твоя профессия «шабашник». Что ему ответишь? Помолчал и добавил: «Первые две недели непрерывно рвало, хотя голову и не ушибло…» Интоксикация.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});