Ги Бретон - От великого Конде до Короля-солнце Страница 5

— Будет ли там мадам де Монбазоь?

— Нет, — ответила королева, которая была в курсе всех событий, — у нее несварение желудка, и она принимала слабительное сегодня утром.

Разумеется, никакое слабительное не помешало мадам де Монбазон появиться в саду: всюду слышались раскаты ее громкого голоса и звонкий смех. Принцесса хотела уйти потихоньку, чтобы не портить праздник, однако королева, которой пришла в голову необычная мысль, удержала ее. Подозвав одну из своих придворных дам, она сказала:

— Будьте любезны передать мадам де Монбазон мою просьбу почувствовать себя плохо, дабы она могла удалиться отсюда без ущерба для своей репутации.

Получив этот странный приказ, герцогиня расхохоталась, а затем, надувшись, отпустила несколько грубых шуточек по адресу принцессы Конде и отказалась покинуть сад.

Разгневанная Анна Австрийская немедленно вернулась во дворец в сопровождении своей подруги.

На следующий день мадам де Монбазон было ведено оставить Париж и без промедления отправиться в Рошфор, где у нее был дом…

Это изгнание привело в ярость «важных особ», которые словно сорвались с цепи. «Они сочли себя униженными и оскорбленными, — пишет Виктор Кузен, — и помышляли только о мести. Герцог де Бофор, чье самолюбие было жестоко уязвлено, неистовствовал: в этом конфликте страдала не только его репутация, но и любовь. В Вандомском дворце уже давно обсуждались самые крайние меры, но теперь решено было перейти к действиям, и был составлен план убийства Мазарини».

На сей раз «важные особы» приступили к исполнению своего плана незамедлительно.

Однажды вечером Мазарини был приглашен ужинать в Мезон, к Рене де Лонгею. На дороге были расставлены убийцы, получившие соответствующие инструкции. Вандомы, Гизы и мадам де Шеврез, пользуясь тем, что двор разделился из-за путаного дела с любовными письмами, желали одним ударом избавиться от Мазарини, припугнуть регентшу, обрести прежнее влияние, сделать своего друга Шатонефа первым министром, уничтожив, таким образом, политическое наследие Ришелье.

Итак, они с удовольствием смотрели, как кардинал садится в карету. Все шло, как было задумано. Но в тот момент, когда слуга собирался закрыть дверцу кареты, на пороге появился Месье — оживленный и радостный, ибо дом Рене де Лонгея славился своими поварами.

— Минуточку, — воскликнул Гастон Орлеанский, смеясь, — я поеду с вами в Мезон. Хороший ужин превыше всего.

И он сел в карету рядом с кардиналом. «Важные особы», следившие за отъездом, были сражены наповал. Едва карета скрылась из виду, как они послали к убийцам всадника с приказом ничего не предпринимать.

Нельзя же было, в самом деле, рисковать жизнью герцога Орлеанского, первого принца крови. Так Мазарини избежал смерти благодаря чревоугодию Месье…

На следующий день некоторые из убийц изливали свою досаду столь громко и откровенно, что привлекли внимание полиции кардинала. Мазарини, извещенный о заговоре, предпринял все необходимые меры, согласовав их с регентшей: герцог де Бофор был арестован;

Вандомам было предложено удалиться из Парижа; мадам де Шеврез была отправлена в изгнание сначала в Дампьер, а затем в Анжу, Шатонеф — в Турень, епископ Потье — в Бове. Одним словом, группа «важных особ» прекратила свое существование, и мадемуазель де Монпансье сообщает нам, что «при дворе в самое короткое время все разительно переменилось; эта решительная расправа очень укрепила власть кардинала Мазарини».

А через некоторое время в Париже стало известно о любовном приключении мадам де Монбазон в ее рошфорском заточении. История наделала много шума и выставила в самом смешном виде нимфу Эгерию, вдохновлявшую своими советами «важных особ».

Однажды герцогиня принимала у себя любовника, когда ее муж, занимавший спальню этажом ниже, поднялся к ней и отворил дверь.

— Мне послышался какой-то шорох, — сказал он, — наверное, это была крыса?

— В самом деле, — ответила мадам де Монбазон, — но не волнуйтесь, я ее уже держу.

Эта невероятная наглость имела самые неожиданные последствия: любовник, спрятанный под простынями, не выдержав, захохотал во все горло. Несчастному пришлось удирать из спальни голым, спасаясь от разъяренного старого герцога…

Казалось, дело с письмами завершилось. Однако оставался еще один персонаж этой драмы, который до сих пор не проронил ни слова (по просьбе мадам де Лонгвиль), а в декабре 1643 года вдруг обнаружил желание защитить честь как свою, так и дамы сердца. Это был Морис де Колиньи. Поскольку Бофор и Вандомы оказались вне досягаемости, он решил вызвать на дуэль единственную «важную особу», оставшуюся в Париже, — герцога де Гиза.

Поединок состоялся на площади Рояль в присутствии мадам де Лонгвнль, которой, видимо, хотелось увидеть собственными глазами схватку, где вновь сошлись Гиз и Колиньи… Последнему, впрочем, не повезло: он был ранен в руку, которую пришлось ампутировать и парижане уже на следующий день стали распевать сочувственные куплеты:

«Утрите ваши глазки,

Прекрасная Лонгвиль,

Утрите ваши глазки,

Он жив, ваш Колиньи.

Его вы не браните,

Он хочет жить затем,

Чтоб вы его любили,

Чтоб быть у ваших ног».

Увы! У несчастного началось заражение крови, и спустя пять дней Колиньи умер.

«Таким образом, — говорит мадемуазель де Монпансье в своих „Мемуарах“, — завершилась комедия, нанесшая большой ущерб королевской власти и посеявшая первые семена разногласий и беспорядков… Можно сказать, здесь таится исток смуты, так долго сотрясавшей Францию».

В самом деле, из интриг и заговоров, возникших вследствие двух любовных писем, выросла Фронда…

ЧТОБЫ ОСТАНОВИТЬ ФРОНДУ, КОНДЕ ХОЧЕТ ДАТЬ АННЕ АВСТРИЙСКОЙ ЛЮБОВНИКА

Слабый пол принимал большое участие в событиях Фронды, и эта шутовская революция была почти целиком делом рук женщин.

В начале 1644 года нападки на Мазарини потеряли свою остроту. Народ, не способный к продолжительной ненависти, лишь повторял со смехом и с перемигиваниями то, что впоследствии напишут историки в своих трудах: «Кардинал был первым министром при Анне Австрийской».

Шутка эта не отличалась тонким остроумием, но обладала достаточной скабрезностью, чтобы парижане вели себя спокойно в течение четырех лет.

Но в 1648 году из-за пустякового повышения налогов вдруг разразился с необыкновенной силой мятеж против человека, делившего ложе королевы.

Внезапно парламент, охваченный демагогическим рвением, восстал против своего первого министра, потребовав сократить подати, защитить доходы и учредить специальную палату правосудия, дабы «должным образом карались лихоимство и злоупотребление в сфере финансов».