Лев Гумилевский - Вернадский Страница 5

— Что ты это? Теперь нет крепостных, бар тоже нет, все люди…

Радость жизни мальчику приносили мысли и книги, разговоры с отцом и с двоюродным дядей Евграфом Максимовичем Короленко.

По воспоминаниям Владимира Ивановича, то был оригинальный, сам себя образовавший, много знающий человек. Самолюбивый до крайности, остроумный и обидчивый, он поражал мальчика своей глубокой добротою и в то же время наивным эгоизмом, который, однако, очень шел к его либерализму и независимости. Он говорил, например, что никак не может понять, как можно, не будучи сумасшедшим, самому идти на костер, подобно Джордано Бруно.

— Нет, я как Галилей, — говорил он. — Если ко мне попы пристанут, так я двадцать раз перецелую им все кресты, а сжигать себя не дам!

Мальчик мечтал о подвигах после чтения своих книг, но осудить дядю не решался и считал своим долгом в будущем оправдать работой и свою и дядину жизнь.

Навек остались у Владимира Ивановича в чистой памяти детства темные зимние звездные вечера, когда перед сном он ходил с дядей гулять по тихим улицам Харькова. Оба любили небо, звезды, особенно Млечный Путь; оба любили — один рассказывать, другой слушать. После таких рассказов падающие звезды оживлялись воображением мальчика. Луна населялась необыкновенными существами, и жажда постигнуть космос обращалась в тайную страсть.

В 1873 году Володя поступил в первый класс харьковской гимназии и охотно взялся за учебники. Перед этим он провел лето в Основе, наследственной усадьбе знаменитого украинского писателя Григория Федоровича Квитка-Основьяненко. Володя читал впервые его украинские повести. Они напоминали гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки», но были ближе — к тому, что Володя видел вокруг себя.

Он много читал, жил замкнуто, своей скрытной жизнью и неохотно водился со сверстниками.

В летние каникулы, при переходе из первого во второй класс, Володя совершил с отцом первое заграничное путешествие. Главной целью поездки была международная выставка в Вене, и Вернадские выехали всей семьей, даже с няней и воспитательницей. Но Анне Петровне везде не нравилось: и в Вене, и в Праге, и в Дрездене, и даже в Венеции.

— Какое может быть сравнение с Петербургом, где эти белые ночи, такая красота… — говорила она.

Иван Васильевич сократил выработанный им маршрут, и Вернадские возвратились раньше времени. С тех пор Анна Петровна слышать не хотела о загранице, мечтала только о Петербурге с его непонятной тогда Володе красотой и белыми ночами.

Остаток лета провели в Полтаве, и Ильинская ярмарка показалась Володе и девочкам веселее, чем Венская выставка.

Осенью Володя с удовольствием отправился в гимназию. Но этот год его жизни омрачила неожиданная смерть старшего брата.

Володю поразило лицо юноши в гробу: оно было спокойно и красиво, как бывает лицо человека, после долгих трудов и страданий достигшего цели.

В то лето поехали не в Полтаву, как всегда, где все дышало памятью об умершем, а в Вернадовку. Так называлось имение Вернадских в Моршанском уезде Тамбовской губернии после того, как ближайшую станцию новой Сызрано-Вяземской железной дороги поименовали Вернадовкой, в уважение деятельного участия Ивана Васильевича в проведении дороги.

Новая должность управляющего конторой Государственного банка никак не отвечала прирожденной живости характера Ивана Васильевича, и он в этой должности оставался недолго. Когда отвлекавшее на себя его энергию строительство дороги закончилось, Иван Васильевич решил бросить Харьков и возвратиться в Петербург к журнальной и издательской деятельности.

Глава III

ВЫХОД В ЖИЗНЬ И НАУКУ

Поле научной работы действует тем началом бесконечности, которое в нем повсюду разлито и которое невольно отвлекает душу от земного и житейского.

Перед переездом в Петербург Иван Васильевич побывал за границей. После смерти старшего сына он долго находился в отчаянии, и горе сблизило его еще больше с младшим сыном. Иван Васильевич не решился с ним расстаться и взял его с собою.

В Милане Иван Васильевич принес в гостиницу газету «Вперед». Она издавалась известным русским эмигрантом, философом Петром Лавровичем Лавровым, давнишним знакомым Вернадского по Петербургу. Володя схватил газету и прочел в ней сообщение о циркуляре, запрещающем в России печатание на украинском языке. Иван Васильевич перечитал сообщение, и руки его беспомощно опустились, а газета свалилась на колени.

— Что это значит? — спрашивал сын. — Как это так и зачем?

И тогда Иван Васильевич рассказал ему историю Украины, историю борьбы украинцев за независимость, рассказал о тайном украинском обществе — Кирилло-Мефодиевском братстве, одним из вождей которого был дядя Анны Петровны.

Володя вернулся домой украинцем и оставался им по своим привязанностям и симпатиям всю жизнь.

В Петербурге, куда переехали к началу учебного года, Володя стал знакомиться с украинской литературой. Он добывал книги из библиотек, скупал у букинистов. Узнав о том, что есть много книг об Украине на польском языке, он сел за польский букварь и очень скоро выучился читать и говорить по-польски.

Вернадские поселились на Моховой улице. Иван Васильевич открыл на Гороховой книжный магазин, типографию под названием «Славянская печатня» и стал добиваться разрешения на издание газеты.

Ему так многократно отказывали, что он уже думал навсегда покинуть Россию и обосноваться в Праге, но Анна Петровна и слышать об этом не хотела. В конце концов Вернадский получил разрешение на издание «Биржевого указателя».

В книжном магазине Володя пользовался правом читать любые книги — и разрезанные и неразрезанные. Дома же в его распоряжении были десятки журналов, которые выписывал отец.

Корректором в газете и типографии работал Владимир Галактионович Короленко. Два года назад его исключили из Петровско-Разумовской земледельческой академии за подачу от имени товарищей коллективного требования, и теперь ему приходилось жить как попало. Он был на десять лет старше Володи и чем-то был внутренне занят.

Осенью 1876 года Володя, перешедший в Харькове уже в четвертый класс, впервые отправился в первую петербургскую гимназию. Вступать в чужой класс, где все уже передружились, тяжело и неловко, но класс оказался своеобразным, захваченным влиянием нескольких сильных и ярких индивидуальностей. На них класс равнялся.

Когда директор ввел в класс новичка и, представив его, ушел, никто не бросился к Володе с расспросами и советами, никто не донимал его косыми, любопытными взглядами, потому что этого не сделали ни Краснов, ни Ремезов, ни Энрольд, ни Зайцев — вожди класса.