Антон Дедем де Гельдер - Из записок барона Дедема Страница 5

Наполеон, которому был передан этот разговор, был весьма недоволен моими замечаниями, и я узнал в Витебске, что меня изобразили в его глазах фрондером и политическим резонером. Действительно, я руководствовался всегда неизменным правилом говорить то, что я думал о нашем положении; это было одно из свойств моего независимого характера. Я имел вследствие этого однажды горячее объяснение с генералом Фрианом. Он хотел, чтобы я представил ему отчет о состоянии 33-го линейного полка и чтобы я показал численность его в 3280 человек, тогда как в действительности в нем осталось, как мне было известно, не более 2500 человек. Форсированные переходы, недостаток продовольствия способствовали этой страшной убыли более, нежели неприятельский огонь. Генерал Фриан полагал, что Наполеон рассердится на короля Неаполитанского, и т. к. он желал добиться новых милостей, то боялся повредить себе, разгневав монарха, и поэтому предпочел ввести его в заблуждение.

«Вы не хотите дать мне ведомость, которую я требую, — сказал он, — я сумею достать ее и без вас». Действительно, полковник Pouchelon составил ее в том виде, как желал Фриан, т. е. показав наличный состав полка в 3500 человек. Когда я укорял его за это, то он ответил мне: «я не хочу ссориться с генералом Фрианом. Неужели вы думаете, что это делается без ведома маршала? Не будем им мешать». Я узнал впоследствии, что в представленной императору ведомости численность армии была показана на 35000 человек более действительной. Также точно поступали и относительно провианта. Я уже говорил, что, уходя с зимних квартир с Пруссии, каждому солдату был дан небольшой мешочек с 10 фун. риса и другой с 10 фун. муки; по расчету гг. интендантов главной квартиры содержимое этих мешочков должно было заменить в случае надобности 20 дневный паек. По этому расчету генерал граф Матье-Дюма[5] заявил в Витебске, что дивизия Фриана имела продовольствия еще на 17 дней, тогда как нам уже приходилось пользоваться запасами. Если что-либо может служить оправданием Наполеона, так это именно то, что его жестоко обманывали в донесениях.

Запасы риса и муки были уже початы. Мои лошади зачастую голодали.

Бывая в гостях у графа Дарю или у генерала Матье-Дюма, я приносил вечером один или два беленьких хлебца моим полковникам, в виде лакомства, а эти господа, желая отплатить мне за внимание любезностью, посылали мне, в виде большого подарка, по половине ржаного хлеба для моих солдат. По этому можно судить, каково было наше положение во время нашего триумфального шествия. И при подобных-то обстоятельствах императору осмелились сказать официально, что дивизия Фриана имела съестных припасов на 17 дней. В награду за такое усердие и заботливость Наполеон назначил в Витебске генерала Фриана командиром лейб-гвардии гренадерского полка. Это была награда для генерала, который долго командовал войском на войне, который уже в Египте командовал дивизией и был известен как один из самых деятельных и лучших строевых офицеров армии; но разумеется, это не свидетельствовало об его административных способностях и умении организовать войско. Принц Экмюльский, двоюродный брат Фриана, очень верно охарактеризовал его, сказав: «генерал Фриан сам не знает, что говорит; он умен только на поле битвы».

В течение 12 дней, которые я стоял лагерем в двух верстах от Витебска, мне пришлось, чтобы не умереть с голода, посылать партии людей за провиантом для моих батальонов и для главного штаба. Эти партии отправлялись за 5, за 6 верст, переправлялись даже за реку и возвращались обыкновенно с хорошей добычей; но некоторые из них попадались в руки казакам. Известно, что мародерство действует на армии развращающим образом, уничтожает дисциплину, способствует дезертирству и вызывает со стороны солдат жестокие поступки, коими они потом хвастаются; слушая их, я содрогался. Война ожесточает человеческое сердце. Новобранцы были кротки и человеколюбивы, многие же из старых солдат утратили всякое нравственное чувство.

Немецкие корпуса соблюдали обыкновенно порядок и дисциплину даже при отступлении. Голландцы менее всего переносили лишения, форсированные переходы, холода. Их нравственный дух был вскоре поколеблен. Ими были довольны в отношении храбрости и обучения офицеров; но молодые люди, в особенности, страдали сплином, падали духом при мысли о том, что их ведут далеко от родины, тосковали по своим методическим привычкам, и большинство из них не отличалось той веселостью, любовью к завоеваниям и господству, какими отличались французы, что, поддерживая в них бодрость духа, давало им возможность легче переносить лишения и сутолоку, среди которой нам приходилось жить. Маршал Даву пользовался еще по-прежнему влиянием; дела шли еще, на взгляд, достаточно хорошо для того, чтобы император не имел повода упрекать его за то, что он советовал ему начать поход в то время, когда Испания причиняла еще Франции довольно большие затруднения. Наполеон надеялся, что в Витебске к нему явится русская депутация для переговоров, но он ошибся в своих расчетах.

Император созвал совет, на котором обсуждался вопрос о том, куда идти — на Петербург или на Москву, или же остановиться, организоваться в Польше, устроить продовольственные магазины и прежде, нежели идти далее, уничтожить русскую армию, возвращавшуюся с турецкой границы. Была сделана попытка войти в сношение с казаками, которым подали надежду на образование независимого государства.[6] Ответ получился неопределенный, уклончивый, даже отрицательный. Казаки дали понять, что они не видели никакой выгоды уйти из-под русского владычества, чтобы подпасть под власть Наполеона, от которого они могли ожидать не столько свободы, сколько деспотизма.

В окрестностях Витебска население проявило революционные чувства. Помещики со всех сторон стали обращаться к витебскому губернатору, генералу Шарпантье, с просьбою прислать охрану для их защиты от крестьян, которые грабили помещичьи дома и дурно обходились с самими помещиками (я сам видел, как многие семейства переехали в Витебск, заботясь о своей безопасности). Я полагаю, что император мог бы возбудить восстание в русских губерниях, если бы он хотел дать волю народу, т. к. народ этого ожидал, но Наполеон был уже в то время не генерал Бонапарт, командовавший республиканскими войсками. Для него было слишком важно упрочить монархизм во Франции, и ему трудно проповедывать революцию в России.

Решив идти на Смоленск, Наполеон двинулся вперед 11 августа, и 17-го числа мы атаковали город. В этот день несколько тысяч человек было убито без всякой пользы, т. к. уже в 16:00 по некоторым признакам можно было судить, что неприятель готовится сжечь город и оставить его, хотя он еще оборонялся весьма энергично.