Александр Мюлькиянц - Будни пенсионера Страница 5

Я начал ощущать тяжелое, гнетущее чувство, именуемое чувством долга, и уныло поплелся к метро. По дороге домой я пришел к убеждению, что газеты и журналы можно смело не читать; нужно просто периодически посещать сегодняшнее заведение. Важно, что там проводится не просто формальная читка статей, но и их глубокий анализ, чего нам так не хватало на политзанятиях прошлого столетия.

Из дома еще пару раз безрезультатно позвонил в «Россию», быстро пообедал и, как было запланировано, помчался на выставку.

Белый зеркально-мраморный зал Дома Архитектора был заполнен зодчими, в основном бывшими бакинцами, среди которых мелькали и академики, и лауреаты госпремий, и профессора… От этого они не перестали быть нашими родными земляками. С кем-то из них мы не виделись примерно лет сорок, а то и по пятьдесят — и это тоже не столь важно; главное, что мы были очень рады встрече и в конечном итоге все друг друга узнали. Сама выставка была весьма объемной и интересной.

Акварели подкупали своей искренностью и теплотой. Здесь полная непосредственность и простота: что-то звонкое, молодое, смеющееся, солнечное и ясное… По-видимому, у Шурика более обостренная, чем у нас, тяга к Востоку, к его архитектуре, краскам, искусству, особенно прикладному,— все эти ткани, одежда, украшения, утварь… И конечно же любовь к его кухне, пахучей зелени, чуреку… Кстати, Путников всегда преподносил нам, бакинцам, приятные сюрпризы, после которых необходим основательный тайм-аут, чтобы их осмыслить. И сегодняшний вечер не был исключением. Всем присутствующим было предложено спуститься вниз, в ресторан «Архитектор» на непредвиденный фуршет. Обстановка в ресторане была настолько неофициальной и раскованной, будто бы мы не расставались с некоторыми земляками на сорок лет, по-прежнему встречались через день, с кем на работе или на Торговой, а с кем и вечерами на бульваре. Трое из наших земляков устроились у камина прямо на полу, слегка смягчив его негостеприимную поверхность подушками с кресел. В динамиках мягко звучала наша бакинская музыка. А за столами ни единого кавказского тоста… чиста европейский фуршет… все изыскано и вкусно… Ни тамады, ни, тем более, массовика-затейника. Я почему-то все это как-то связал с огромным нашим желанием вступления в Евросоюз.

После трех рюмок «Реми Мартин»,— скука, раздражение и запутанность дневных событий — отступило куда-то на задний план… И когда растаяли тревоги, все приобрело какой-то отвлеченный, символический смысл… Да и сам я до некоторой степени стал символической фигурой — этаким воплощением столичного кутилы, безумного мечтателя, блистательно прожигающего жизнь… Как точно подметил Михаил Жванецкий, «коньяк — это такой напиток, который всегда тянет позвонить женщине. Он вызывает ощущение, что тебя там где-то еще ждут»…

Один из присутствующих именитых зодчих, недавно побывавший на родине, вспоминал: «Баку, конечно же очень изменился: причесаны парки и скверы; на улицах стало чище и светлее. Построено много новых зданий… в основном турками… наверное красивых? Но это архитектура не Тер-Микелова и Баева, не Усейнова и Дадашева, не Шульгина и Товмасяна… Это нечто другое, весьма спорное… по-видимому более крутое или супер-продвинутое — как сегодня принято говорить. Это мое личное мнение и естественно его можно оспаривать… А по Торговой улице так же допоздна гуляют такие же красивые девушки, как и в наши шестидесятые».

С официальным поздравлением выступил посол Азербайджана в России, поблагодаривший Путникова за любовь к нашему городу и его архитектуре, которую он так талантливо сумел передать в своих акварелях.

Меня попросили сыграть «Идет весна по Апшерону» и когда я сел за рояль мне казалось, что кровь готова была брызнуть из кончиков моих пальцев, а голова — лопнуть от напряжения, как перегретый паровой котел. В зале погасили свет… зажглись тусклые свечи. Приятно было смотреть, как меняет оттенки полутьма ресторана, как, то серебром, то золотом вспыхивают в ней огоньки сигарет.

Неожиданно прервал тишину директор Дома Архитектора: «Уважаемые дамы и господа! Спасибо вам большое за прелестный вечер, первым долгом за интересную выставку, живую музыку и доброжелательную атмосферу; бывайте у нас почаще, а мы со своей стороны приложили максимум усилий, чтобы вам всегда у нас было тепло и уютно».

Вечер, к сожалению, окончен. Случалось ли вам когда-нибудь видеть сверкающего золотом, парящего в небесах, бумажного змея — гигантскую бабочку детства? Дети на миг забывают о ниточке; случайный прохожий ее обрывает, метеор, как говорят школьники, клюет носом и падает с головокружительной быстротой на землю. Так было и со мной, когда я услышал эти заключительные слова. Разговор о Баку, да и весь вообще разговор, повис в воздухе. Среди осколков последних пяти минут, проведенных за столом, мне запомнились лишь огоньки горящих свечей… Все стали медленно подниматься в вестибюль. Прощались мы трогательней, чем встретились, будто еще на ближайшие сорок лет, которых впереди просто не просматривалось… Меня еще била дрожь, когда мы вышли из Дома Архитектора, но достаточно было пройтись по уютному Гранатному переулку, как она унялась.

По пустынной нашей улице от метро «Октябрьское поле» шли мы с Наташей молча, каждый со своими впечатлениями. В моей памяти этот вечер остался сумятицей красок, мгновенных впечатлений, бакинской музыки, нежной, как любовное признание; чарующим хороводом бликом и теней, мельканием движений и лиц. Из-за сильного ветра со снегопадом приходилось периодически жмурить глаза… мелькание продолжалось… нет-нет вспоминались знакомые лица и… тут же исчезали. Неожиданно, как в клипе ужасов, появились чьи-то глубокие морщины… а следом растрепанная прядь волос… трясущийся, с длинным ногтем, указательный палец… и кадр улетучился. Затем все черты слились воедино.: крупным планом представилось молодое морщинистое лицо со спутанными волосами, на фоне которого трясся безобразный указательный палец… Изображение продержалось чуть дольше предыдущих. Того человека я не узнавал… нет! Я где-то его все ж таки видел! Кадр повторился… еще и еще… Я сосредоточился…

Ясно! Так это же тот самый молодой человек, который утром засыпал рекламный щит, и притом большой поклонник Бутмана и Долиной. Меня потянуло обратно к метро, к той нещадно заваленной рекламе. Я решил выяснить во что бы то ни стало, именно сегодня, прямо сейчас, кто же к нам все-таки приезжает из мировых звезд джаза. Это было не столько сознательным решением, сколько инстинктивной реакцией.

План действий был разработан молниеносно.

Придя домой, достаю с антресоли самую дорогую мне коробку. В ней хранятся: дедушкин галстук, привезенный им в 1913 году из Варшавы; пробитая насквозь немецкая каска, образца 1942 года и советская саперная лопата — сувенир с военных сборов 1955 года. Галстук и каску откладываю, а вот лопата мне весьма кстати. Вся процедура заняла не более трех минут. Одеваю старый меховой тулуп, шапку-ушанку, лопату — подмышку, поводок в руках, собака на старте… Внимание… Марш! И мы на улице. Там не души! Кто это осмелился говорить, что в такую погоду хороший хозяин почему-то свою собаку?.. Вспомнил, это кажется Реми Мартин.