Михаил Колесников - Лобачевский Страница 50

На свадьбе Александра Андреевна Фукс прочитала стихи, посвященные новобрачным:

Храни, любя, супругу ты младую,Душой предобрую, не злую,Как зеницу ока своего.А ты, Варвара, чти его,Как поклялась перед богомПовиноваться и любить.Легко нам волю покоритьТому, кто сердце в нас ума препятствомСебе успел поработить.

Николай Иванович подумал, что стихи плохие, но ничего не сказал. Он был счастлив.

Когда гости разъехались, Варя сказала, серьезно сдвинув брови:

— Давай поклянемся быть искренними во всю свою жизнь!

Он не стал отшучиваться, а произнес чуть торжественно:

— Клянусь.

Она могла бы и не требовать от него клятвы: он всегда был честен прежде всего перед самим собой.

Университетский художник Крюков пожелал написать портрет ректора. Вскоре портрет был готов. Николай Иванович, взглянув на собственное изображение, поморщился:

— Хотел, видно, сделать брюнетом, да стыдно стало.

Художник в самом деле нарисовал волосы немного темнее, чем они были на самом деле.

Со всех сторон приходили поздравительные письма. Весть о женитьбе Лобачевского вышла за пределы России. Литтров писал Симонову: «Тысячу приветствий г-ну профессору Лобачевскому, поздравляю его от всего сердца с его женитьбой. Но это немного поздно: ему будет трудно нагнать Вас на этом пути, на котором Вы приобрели уже троих детей».

Лобачевский сделался шутливым, добродушным. Однажды он решил наведаться в гимназию, в которой когда-то учился. Прежде всего он зашел в класс к своему старому знакомому, учителю латинского языка Гилярию Яковлевичу. Это Гилярию Яковлевичу Лобачевский в гимназические годы прибил кондуитный журнал гвоздем к столу, это Гилярий Яковлевич воскликнул в гневе: «Ты, Лобачевский, будешь разбойником!» Учитель постарел. Он стоял навытяжку, беспокойно посматривая на всемогущего ректора. Николай Иванович усадил его, стал расспрашивать о жизни, сообщил по секрету, что попечитель намерен произвести Гилярия Яковлевича в надворные советники. (В надворные советники латиниста произвели еще два дня назад. Об этом Николай Иванович знал. Но нужно было подготовить старика, чтобы не заболел от радости.)

Когда Лобачевский вышел из класса, латинист, к удивлению гимназистов, принялся скакать по комнате, выкрикивая: «Вот мой ученик! Каков? Ректор университета! Вот каковы мои ученики, а! Все потому, что учил латинский, не то что вы, лентяи…»

Произошел еще один забавный случай. Как-то в дом Лобачевских заявился мужик лет тридцати, чернобородый, косматый, в лаптях. Войдя в кабинет, бросился в ноги Николаю Ивановичу. Лобачевский, думая, что ввалился какой-нибудь пьяница с жалобой, сурово спросил:

— Ты откуда, братец, и что тебе надобно?

— Роман я, из Полянок, — отвечал мужик. — Пришел в город учиться грамоте.

— Жена, дети у тебя есть?

— Есть, есть. Сбежал от них грамоте учиться.

Николай Иванович был озадачен.

— Ты, Роман, лучше бы сына привел. Как же ты дом-то бросил?

— Нет, батюшка, ослобони, теперь работы кончены, хлеб убрали. Осень да зиму подучусь, ну, а к весне пойду на работу.

— Ну, ладно, оставайся. Жить будешь у меня. Сам займусь с тобой.

К весне Роман, научившись бойко читать, писать и считать, поехал в Полянки уже управляющим.

Провинившихся студентов Николай Иванович стал приглашать к себе на квартиру. Запирался с ними в кабинете, нарочито нудным голосом часа два читал нотации, сокрушенно покачивал головой, потом говорил:

— В карцер я тебя, братец, посажу в следующий раз, ежели набедокуришь, а пока посиди под замком в моем кабинете еще часика два, полистай книжечки, наберись ума-разума.

Запирал студента и уходил. После такого «ареста» на дому у самого ректора провинившийся не знал, куда девать глаза от стыда. Особенно неловко было ему перед Варварой Алексеевной. Дважды в кабинет ректора «под замок» старались не попадать.

Председателю издательского комитета и члену Общества любителей отечественной словесности Лобачевскому пришлось встретиться еще с одним любителем отечественной словесности: 5 сентября 1833 года в Казань приехал Александр Сергеевич Пушкин. За четыре дня пребывания в Казани Александр Сергеевич сумел познакомиться со множеством людей. Он оказался здесь проездом в Оренбургскую губернию, куда направлялся для сбора материалов о восстании Пугачева.

Слух о том, что Пушкин в Казани, быстро облетел город. Дошел он и до Лобачевского. Ректор даже немного растерялся. Пушкин в Казани! Властитель дум…

Николай Иванович всегда был предельно требователен к себе. Если раньше он считал, что не чужд поэзии в самом высоком значении этого слова, то, познакомившись с прекрасными творениями Пушкина, безжалостно забросил стихотворство. Понял: у каждого свой талант и незачем обманываться. Больше свои стихи он никому не показывал. Вирши Великопольского стали казаться убогими. Пушкин — гигант. Он вобрал в свой мозг весь мятежный дух своего века, выразил самое сокровенное.

И этот человек в Казани…

Они сидят на квартире у Фуксов. Секретарь Казанского общества любителей отечественной словесности профессор Суровцев представляет по очереди членов общества: Фуксов, ректора Лобачевского, профессора Перцова, местного поэта Рыбушкина, других.

О жене Лобачевского Варе Пушкин, оказывается, наслышан от Ивана Великопольского. В Петербурге много говорят о ректоре Лобачевском, сумевшем спасти от холеры «русскую науку». Под впечатлением эпидемии Пушкин написал пьесу «Пир во время чумы». Поэт признается, что долгое время путал «индийскую заразу» холеру с чумой. Вспоминают о посещении Казани Гумбольдтом. С Гумбольдтом Пушкин встречался в Петербурге.

Вот он, Пушкин… Кто-то замечает, что в профиль он чем-то походит на ректора Лобачевского, а по фамилии — на попечителя Мусина-Пушкина, который сидит напротив поэта. Все смеются плоской шутке. «Я Пушкин просто, не Мусин…» — с улыбкой отвечает поэт строкой из «Моей родословной». Михаил Николаевич Мусин-Пушкин не имеет никакого отношения к графу Мусину-Пушкину, которого высмеял Александр Сергеевич. Сразу же заговаривают о Грече и Булгарине, о пасквиле на Пушкина в «Северной пчеле». Это о них Александр Сергеевич сказал: «Русская словесность головой выдана Булгарину и Гречу». Борьба, всюду борьба! В жизни получается как-то так, что, кем бы ты ни был, обязательно очутишься или на той стороне, где Пушкин, декабристы, Вольтер, энциклопедисты, или в стане таких, как Магницкий, Шишков, архимандрит Гавриил, сам царь. Силы зла неизбежно приводят к булгариным и гречам. Лобачевский еще не знает, что сделался жертвой именно Булгарина и Греча, что враги уже разгадали в нем мятежника, низвергателя. Ему навсегда уготовано место в том лагере, где находятся Пушкин, Байрон, Вольтер, Даламбер.