Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер Страница 50

10 октября ночью выпал первый снег, словно предвещая особенно тяжелую раннюю зиму, и к январю ледяные ветра выкосили улицы гетто. Каждую ночь умирало все больше малолетних попрошаек, а другие сразу же раздевали их тела до последней нитки. Ради приличия обнаженные трупы прикрывали газетами и заваливали битым кирпичом и мусором. Для умирающих ничего сделать уже было невозможно… они так или иначе должны были скоро погибнуть от холода.

Смерть в эти страшные времена была гораздо привлекательнее жизни, подумала Ирена, ведь только живые чувствуют боль потерь и лишений. А мертвым ничего уже не нужно, ни одежды, ни ботинок.

Хотя Кармелицкая улица была в гетто самой людной и самой опасной, все говорили, что, зная нужных людей, на ней можно было достать все, что хочешь. А еще в гетто ходила присказка, что если ты чего-то не смог достать на Кармелицкой, то ты скорее всего заслуживаешь голодной смерти.

Кармелицкая дважды в день становилась ареной особенно страшных событий. Именно по ней проезжал тюремный фургон, в котором перевозили заключенных из Павяка на допросы в штаб-квартиру гестапо в доме № 25 на улице Шуха, и обратно. Грузовик проносился по Кармелицкой, сбивая прохожих, не успевших убраться с его пути. Из кабины грузовика неизменно торчал по пояс эсэсовец (говорили, что его фамилия – Шульц) и размахивал утыканной гвоздями дубинкой, которая безошибочно находила свои цели.

В гестапо стало попадать все больше поляков, подозреваемых в помощи евреям. Практически у любого человека теперь были свои секреты и тайны, практически любой был замешан в какой-нибудь противозаконной деятельности. Кто мог сказать, сколько боли он может вынести и насколько боится смерти?

Теперь уже невозможно было понять, кому можно доверять, а кому нет. Евреи, вернувшиеся живыми с гестаповских допросов, становились мечеными… все подозревали, что в обмен на свою жизнь они выдали кого-то из своих соседей. Предательство, конечно, отвратительно, но разве удивительно, что насмерть перепуганный человек рассказывает гестаповцам, где спрятаны меха и бриллианты или кто из соседей приторговывает валютой? Информаторы получали в награду свободу, а иногда в придачу и… кусок сала или свиной колбасы, которую они съедали вопреки религиозным запретам. Какое значение могли иметь эти запреты, когда ты уже отправил на смерть своего ближнего?

Распоряжение губернатора Варшавы Людвига Фишера от 10 ноября 1941 года.

Евреи, без специального разрешения покидающие городские кварталы, отведенные для проживания еврейского населения, будут казнены. Тому же наказанию будет подвергнут любой сознательно принимающий таковых евреев в своем доме, предоставляющий им еду, транспорт или оказывающий любую другую помощь. Данный приказ будет исполняться без колебаний и снисхождения.

Сразу после сокращения площади гетто началась депортация немецких евреев в Польшу. В последующие недели в Варшаву хлынула новая волна измученных людей, у которых не было ни жилья, ни продуктовых карточек. Поговаривали, что теперь евреев в гетто было уже почти полмиллиона.

В то же время немцев начали беспокоить участившиеся случаи побегов евреев из гетто. В декабре по городу расклеили плакаты за подписью Комиссара по еврейским делам Ауэрсвальда, в которых сообщалось о казни восьми евреев, самовольно покинувших гетто. Среди них было шесть женщин, пытавшихся пронести в гетто продукты для своих семей.

К концу 1941 года в трехкомнатной квартире Евы жили 25 человек, и не все из них друг с другом ладили. Но Ева не жаловалась – наоборот, она была полна оптимизма.

– Американцы вступили в войну, а русские остановили немцев! Наверно, наступает перелом.

– Ты всегда во всем видишь хорошее, да, Ева?

– Знаешь, есть такая древняя еврейская поговорка: «Мессия родится в девятый день месяца Ав, в тот же день, когда был разрушен первый Храм».

В срок между 26 и 28 декабря евреи должны сдать в Юденрат все принадлежащие им меховые изделия. Отказавшиеся подчиниться этому распоряжению и те, у кого по истечении указанного срока будут обнаружены меховые изделия, будут караться смертной казнью.

Газоснабжение еврейской части города будет отключено. Для обогрева домов и приготовления пищи на территории гетто может использоваться только уголь.

Глава 14

Нищие и сироты

Варшава, январь-февраль 1942 г.

Голодали в Варшаве все – и «арийцы»-поляки, и евреи. Умирающие с голоду дети выпрашивали на улицах еду по обе стороны стены.

Однажды в контору с целой свитой помощников и адъютантов ввалился подполковник СС доктор Людвиг Хан и потребовал к себе Яна Добрачинского. Несколько минут из кабинета Добрачинского доносилась брань и яростный топот ногами. Потом дверь приоткрылась, выглянул бледный Добрачинский и поманил Ирену. Он представил ее руководителем районного отдела по делам детей. Подполковник Хан в ответ пробурчал нечто неразборчивое. Он уже сидел в кресле, но был по-прежнему возбужден, ерзал на стуле и курил одну сигарету за другой.

– Нищие – это позорное явление, – сказал он через своего переводчика, – они бросают тень на весь Великий Рейх. Мне плевать на еврейские кварталы, но и на арийской стороне развелось слишком много этих малолетних попрошаек. Это настоящие паразиты, они несут угрозу здоровью населения, нарушают общественный порядок. Их необходимо немедленно убрать с улиц.

– И что нам с ними делать? – спросил Добрачинский.

– Вы что, дураки? – выпучил глаза Хан. – Помойте их, проведите дезинсекцию и сделайте так, чтобы они пропали с улиц.

– Но как же мы уберем их с улиц?

– Герр Добрачинский, кто здесь занимается социальной работой: вы или я? Если вы не в силах сделать это своими методами, я сделаю это своими. В любом случае нищие с улиц исчезнут.

На следующий день несколько грузовиков службы соцзащиты начали колесить по улицам арийской Варшавы и собирать беспризорников. Ирена убедила Добрачинского позволить им с Иреной Шульц руководить процессом дезинсекции, и они приехали в городские бани, как раз когда к ним подошел первый фургон с 25 нищими. Это были в основном мальчишки в возрасте от пяти до пятнадцати. Они тряслись от холода, лица были похожи на обтянутые кожей черепа, у некоторых не было сил даже встать на ноги.

Дверь распахнулась, наполнив помещение холодным воздухом улицы, и в дезинсекционное отделение твердым шагом вошел подполковник Хан.

– Попрошаек уже помыли? – вопросил он.