Андрей Богданов - Патриарх Филарет. Тень за троном Страница 50

Изменники-бояре, услыхав речь Гермогена, «позорили и лаяли его, и приставили к нему приставов, и не велели к нему никого пускать». Только раз, на Вербное воскресенье, патриарха «взяли из-за пристава и повелели ему действовати», т. е. вести праздничную церемонию. Но москвичи были уверены, что готовится какая-то каверза, и Гермоген остался один: «не пошёл никто за вербою». Вскоре в городе начались бои.

В ходе ожесточённых уличных сражений (где был ранен князь Д.М. Пожарский) столица кроме Кремля и Китай-города была сожжена. Подоспевшее Первое ополчение осадило поляков. Те, в свою очередь, ещё крепче заперли Гермогена в Чудовом монастыре и попытались вновь возвести на патриаршество Игнатия. Однако о Гермогене не забыли. Александр Гонсевский и Михаил Салтыков продолжали упорно требовать, «чтоб он послал к боярам и ко всем ратным людям, чтоб они от Москвы пошли прочь». «Пришли они к Москве по твоему письму, — твердили неприятели, — а если ты не станешь писать, и мы тебя велим уморить злой смертию!». «Что-де вы мне уграживаете? — отвечал Гермоген. — Единого я Бога боюся. Буде вы пойдёте все литовские люди из Московского государства — и я их благословляю отойти прочь. А буде вам стоять в Московском государстве — и я их благословляю всех против вас стоять и помереть за православную христианскую веру!»

Маски были сброшены окончательно. Война против интервентов шла в открытую. Король после семимесячных бесплодных переговоров решил арестовать московских послов. 12 апреля 1611 г. их одних, без вещей и слуг, отправили водным путём в Польшу. За всё время пребывания под Смоленском Филарет почти не получал вестей о семье (сохранилось только одно послание к нему от брата, Ивана Никитича)1. В годы пленения за узником следили ещё строже.

Первоначально митрополита Филарета и князя Голицына привезли через Минск и Вильно под Львов, в имение гетмана Жолкевского Каменку. В январе 1612 г. послов ненадолго возили в Варшаву, а оттуда отправили в мрачную крепость бывшего Тевтонского ордена — замок Мальборк. Содержали Филарета, по свидетельству поляков, богато. Но он вновь был в заточении, растянувшемся на многие годы.

Митрополита стерегли тем крепче, что на Руси популярность его год от года росла, особенно после избрания на царство Михаила Фёдоровича. Поляки и сами способствовали созданию вокруг Филарета ореола борца за Святорусскую землю. Историк А.П. Смирнов хорошо показал, как с 1611 по 1618 г. польские посольства в Москве увеличивали «вины» митрополита как тайного вдохновителя стойкости обороны Смоленска, срыва призвания на московский престол королевича и восстания россиян против интервентов[104] [105]. Действительно, грамоты из-под осаждённого Смоленска, которые в 1611 г. всколыхнули всю страну призывом к борьбе с интервенцией, написаны от имени анонимных смолян. В них нет намёка на авторство Филарета. Но поляки довольно верно оценили его роль в героической защите Смоленска, которая стала примером для всей страны.

Царь Михаил Фёдорович и супруга Филарета «великая старица» Марфа Ивановна настолько беспокоились о судьбе отца и мужа, что в марте 1613 г. долго отказывались от избрания Михаила на престол. Согласие было получено, только когда бояре поклялись обменять Филарета на «многих литовских великих людей». Соответствующая грамота от Земского собора вскоре была послана королю Сигизмунду. Русские справедливо выговаривали королю, что хватать в плен великих и полномочных послов не только в христианских, но и в мусульманских странах не повелось. Однако дела это не меняло.

В Москве не знали даже, живы ли Филарет и другие пленники, где и как их содержат? Гонец Д.Г. Оладьин, посланный в Речь Посполитую в 1613 г., должен был проведать, «где ныне Ростовской и Ярославской митрополит Филарет и бояре князь Василий Васильевич Голицын и Михайло Борисович Шеин (возглавлявший защиту Смоленска. — Авт.). и дворяне… и хотят ли их вскоре отдать на обмен?». Согласно наказу Оладьину, несогласие короля на обмен означало бы явное желание продолжать с Россией войну. Разменивать предполагалось не только главных лиц (Филарета и начальника интервентов в Москве полковника Николая Струся), но всех «дворян, детей боярских, и торговых, и жилецких. и всяких людей, и их жён, и детей, и матерей, и братью, и сестер, сыскав всех» угнанных на обе стороны во время войны»[106].

Оладьин снабжен был предварительными списками русского полона в Речи Посполитой и жалостливыми посланиями пленных поляков, Струся с товарищами, умолявших короля, магнатов и панов, «чтоб послов за нас выдали». В дело пущено было посредничество австрийского имперского посла и вообще всех иноземцев, желавших мира двум соседним христианским государствам. Все было впустую.

Разведка Посольского приказа, судя по сохранившимся документам, не переставала «проведывать» о жизни Филарета в плену; поляки не прекращали писать о своём обмене; посольства хлопотали о мире; годы шли. В конце 1614 — начале 1615 г. посланнику Ф.Г. Желябужскому удалось увидеться с Филаретом и передать ему — через польские руки — грамоты от сына-царя и других родичей, от духовных и светских чинов.

Михаил Фёдорович сообщал «изрядносиятельному святителю» о своем немалом «прилежании» по вызволению его из плена, дабы вскоре услышать «твоих благонаученных устен учения, и наказание, и благословение». «Скорбим и сетуем все единодушно о вашей скорби и тесноте, — писали духовные и светские чины государева синклита всем пленным во главе с Филаретом, — что… страждете за нашу истинную православную хрестьянскую веру, и за святые Божьи церкви, и за нас всех, и за православное хрестьянство всего великого Российского государства в минувшем уж деле».

При встрече Желябужский узнал от Филарета, что посланный к нему ранее сретенский игумен Ефрем с «присылкой» благополучно добрался до узника и остался при нём. Но в остальном заточение митрополита было столь крепко, что даже о судьбе В.В. Голицына (также жившего в Мальборке) он не знал. А ведь Филарета для встречи с русским посланником привезли из крепости в Варшаву, где всегда были не в меру длинные языки!

О характере Филарета Никитича говорит недовольство, с коим он встретил весть об избрании сына на царство: «И вы есте в том передо мною неправы; коли уж похотели обирать на Московское государство государя, мощно было и опричь моего сына; а вы то ныне учинили без моего ведома!» Успокоился суровый отец только тогда, когда Желябужский с товарищами убедили его, что сын упорно не хотел садиться на престол без отцова благословения.